Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции - Борис Носик

Вера должна была участвовать в спектаклях «Привала», и Борис Пронин еще осенью 1915 года писал другу-актеру, что Вера (еще не Судейкина, а Шиллинг) будет у них в труппе. Они затевали пантомиму о человеке, который потерял лицо…

Однако все повернулось иначе. Судейкин был призван в армию, зачислен в Измайловский полк и отправлен на фронт. В Петрограде начались беспорядки, и Вера вернулась в Москву — к матери. А потом в Москве вдруг появился Судейкин, по некоторым сообщениям, измученный нервной болезнью и контуженный разрывом снаряда. Страна разваливалась, армия разбегалась, сбежал и художник…

Февральскую революцию Судейкин встретил восторженно, как, впрочем, и большинство интеллигентов. Более того, он в порядке исключения (а падение монархии было событием из ряда вон выходящим) вмешался в политику и нарисовал знаменитый лубочный плакат «Слетайтесь, вольны птахи…». На этом плакате бывший государь-император сыном покойного полковника Судейкина был изображен в виде огородного пугала, держащего плетку в одной руке и водку — в другой. Под пугалом шагали ряды демонстрантов с лозунгами Временного правительства — «Воля, Земля, Равенство, Братство», а под царской мантией у пугала маячили виселицы. В левом углу лубочного плаката были такие стишата:

Был Судейкин к этому времени сильно измучен и болезнью, и работой (он преподавал на женских курсах, участвовал в выставках), так что уже весной 1917 года укатил в Крым, предоставив «вольным птахам» слетаться в обреченные Петроград и Москву, которые художник покинул навсегда. С Верой они съехались в Крыму и поначалу поселились в Алуште, потом жили в Ялте, Гаспре, Мисхоре, Алупке… В первые крымские месяцы Судейкин с трудом приходил в себя после контузии, нервной болезни и всего пережитого. Два года спустя он рассказывал об этом времени тифлисскому журналисту Якову Львову:

«Мы жили в Мисхоре. Я бродил вокруг дома, рисовал жену то в садике, то в оранжерее. Колол дрова, ходил за водой, ужинал… на кухне, которую сам расписал, вечером зажигал лампу и рисовал за столом в той же кухне».

Судейкин называет здесь Веру женой. Они поженились 24 февраля 1918 года в Ялте. Сергей не был разведен с Ольгой. Рассказывают, что он попросту вклеил в свой паспорт Верину фотографию вместо Ольгиной, чтоб получить свидетельство о браке (позднее у него было много мороки с разводом).

В Крыму уже собралось к тому времени немало московской и петроградской интеллигенции, было много художников, писателей, киношников. Из старых знакомых здесь были Билибин, Волошин, Белкин, Сергей Маковский, Браиловские…

Постоянным спутником Сергея и Веры во всех скитаниях тех лет был их старый друг, портретист Савелий Сорин. Сын небогатого еврея-портного из Полоцка (мать у него, впрочем, была русская, из молокан) Савелий Сорин рано ушел из дому, учился в Одесской рисовальной школе, потом в петербургской Академии художеств, был учеником Репина и по ходатайству великой княгини Марии Павловны смог побывать во Франции, Италии и Голландии. До начала революции сорокалетний Сорин успел написать немало знаменитых портретов, в том числе портреты Шаляпина, Ахматовой, Карсавиной, Элеоноры Дузе, Горького… Знакомство с Горьким связано было с одним из самых романтических эпизодов в жизни молодого Сорина. В 1901 году дочь богатого петербургского банкира Янина Берсон, решив порвать с семьей, бежала со столичного бала со своим женихом Савелием Сориным в Нижний Новгород, где молодых людей приютил Горький. Потом романтические влюбленные поссорились, и художник пытался покончить жизнь самоубийством. Горький позвал его к себе в Арзамас, где Сорин написал портрет писателя, а также делал иллюстрации к его рассказам…

Красавица и звезда Наталья Кованько на портрете Сорина

Позднее, в эмиграции, признанный портретист Сорин продолжал пополнять свою уникальную галерею портретов (Баланчин, Бенуа, Шестов, Евреинов, Тэффи, Фокин, Анна Павлова, будущая английская королева принцесса Елизавета…). В годы их крымской и закавказской дружбы Вера Судейкина, которая в 1919 году вела дневник, порой вдруг высказывала сомнение в таланте Сорина, но для большинства знатоков талант и мастерство его были несомненны. Написано о Сорине, впрочем, совсем немного. Тем интереснее обратиться к краткому очерку о художнике, написанному создателем журнала «Аполлон», художественным критиком и поэтом Сергеем Маковским (очерк был напечатан в берлинской «Жар-Птице» в 1922 году). Маковский выводит традицию русской передовой живописи от «классических уроков» и «Мира искусства» к неоакадемизму Яковлева и Шухаева и к портретам Сорина, выделяя у этого русского портретиста метод идеализации и преемственности, его жертвенную любовь к «прекрасной линии», его трудолюбие и упорство:

«Будучи сам себе судьей строгим, он продолжал работать ревностно и методично, не складывая оружия перед легким успехом, но и не стремясь во что бы то ни стало „догнать“ моду. Уйдя от тривиальности нашего академического мюнхенства, он не поддался, по примеру стольких бывших академистов, тому новаторскому радикализму, который был признаком хорошего тона в „левых“ кругах. Он остался верен завету умных и сильных работать так, как подсказывают личный опыт и личный вкус, без боязни прослыть отсталым, не подражая чужой новизне. Что говорить — нелегкая задача!

…Можно не увлекаться Сориным… но нельзя отказать ему в стремлении выразить с предельной четкостью рисунок живой формы… во имя… той самой „дисциплины идеала“, которой были сильны старые мастера портрета.

…метод, избранный Сориным, труднейший: идеализация и преемственность в век, отвергающий идеал и столь непочтительный к традиции. В атмосфере современного художественного огрубения, поощряемого хитрыми теориями неопримитивизма, сохранить эту чистоту намерений, не сбиваясь на сладкий шаблон, — поистине подвиг… Художник не найдет для себя обидным, я надеюсь, что я как бы подчеркиваю моральный момент в его творчестве. Большой вопрос еще, не обязан ли многим, очень многим упадок наших дней именно забвению этой стороны искусства.

Впрочем, в искусстве портрета моральную сторону никак не отделить от чисто эстетической. Портретист — исповедник и исповедывающийся одновременно. Тайна чужого лица, зоркость художника, мудрость и совесть его соприкасаются до полного слияния в одиноком замкнутом мире-образе, который мы называем портретом. Вот почему, как давно сказано, хороший портрет менее похож на модель, чем модель похожа на свой портрет.

…Он (Сорин. — Б. Н.) вводит нас в очень усложненную психологию творчества, совершенно несвойственную огромному большинству современных художников.

Следуя классическим примерам, Сорин хочет… формы предельно выразительной и вместе с тем гармонически завершенной. Его тщательные рисунки карандашом, чуть тронутые акварелью, — красноречивое свидетельство той профессиональной добросовестности, с какою он добивается этой полноты, сложный итог композиционных исканий и технических преодолений. Я добавлю: и художественных реминисценций… Все, что кажется несовременным или не своим в портретах Сорина, вполне умещается в понятии преемственности, т. е. сознательных заимствований, творчески претворенных».