Боевой гимн - Уильям Форстен

Ганс кивнул и ленивой походкой направился дальше. Обойдя состав, он оказался перед первым бараком. Наблюдатель, стоявший перед дверью, дернул головой в сторону ворот, ведущих из лагеря.

— Карга ушел десять минут назад.

«И с чего это ему взбрело в голову покинуть лагерь?» — удивился про себя Ганс.

— А другие часовые? — вслух произнес он.

— Находятся на своих обычных местах.

При первом же соприкосновении с противником летят к черту все планы. Сколько раз он повторял это Эндрю? Легко так говорить, когда над тобой есть офицер, которому по чину положено ломать голову, принимая решения и отдавая приказы.

Ганс вошел в здание барака. Повсюду толпились возбужденные люди, нетерпеливо ждущие своей очереди.

Взгляд Ганса остановился на Тамире. В этот момент он охотно отдал бы свою жизнь за то, чтобы его семья уже находилась с той стороны подкопа. Ганс понимал, что никто бы не стал возражать, если бы Тамира с ребенком вышли первыми, но он был не вправе таким образом употребить свою власть. Гордость Ганса требовала, чтобы его жена покинула барак последней. Он присел рядом с Тамирой и посмотрел ей в глаза. В них был едва сдерживаемый страх, но женщина смогла выдавить из себя улыбку.

Пальцы Ганса погладили Эндрю по щеке.

— Он спит?

— Я дала ему снотворное полчаса назад.

Ганс обеспокоенно вгляделся в лицо своего сына. Он мог только надеяться, что они ничего не напутали с дозировкой опия. Оказавшись в тоннеле, Тамира должна будет преодолеть весь путь на четвереньках, толкая ребенка перед собой. Если он заплачет в литейном цеху или в здании продовольственного склада, все будет потеряно.

— Скоро мы выберемся отсюда, — прошептал он.

Тамира крепко сжала его руку.

— Ты пошел на все это ради меня, да? — выдохнула она.

Ганс улыбнулся. Отпираться было бессмысленно.

— Наш сын будет жить свободным, — тихо ответил он. — Вот почему мы бежим.

Глаза Тамиры увлажнились слезами, и наконец она отпустила его.

— Кетсвана даст знать, когда придет ваша очередь, — обратился он к толпе рабочих.

Чей-то ребенок, которому как раз в этот момент давали выпить настойку опия, протестующе захныкал.

Ганс замолчал, чувствуя, что люди могут в любую секунду поддаться панике.

— Помните, что мы с Тамирой спустимся в подземный ход только после того, как вы все выберетесь на свободу, — твердо заявил он.

И Ганс вышел наружу.

— Пошли!

Дверь едва приоткрылась, и в образовавшуюся узкую щель проскользнули три тени. Сделав несколько шагов, они застыли на месте.

— Не бойтесь, это я, — тихо сказал Григорий.

— Твою мать, Гришка, я уж подумал, что мы нарвались на самого низкого в мире бантага! — с дрожью в голосе отозвался Алексей.

Григорий дружески ухмыльнулся.

— Идите впереди меня. И постарайтесь как-нибудь сгорбиться, чтобы мы казались разного роста. Поезд стоит в главном депо.

Алексей с двумя своими помощниками двинулся вперед, а Григорий выждал пару секунд и только потом тронулся с места, не переставая краем глаза следить за дозорной вышкой. Часовой все еще стоял спиной к ним, наблюдая за тем, что происходит внутри лагеря.

Обогнув угол здания, он с облегчением перевел дух. Трое железнодорожников уже пересекли депо и были рядом с паровозом. Алексей залез в кабину машиниста и распахнул дверцу топки. Раздался жуткий скрежет, и у Григория пробежал мороз по коже.

— Хвала Кесусу, здесь еще не все остыло, — воскликнул Алексей. — Этот локомотив прибыл сюда совсем недавно.

— Как скоро ты сможешь развести пары?

Алексей выпрямился и всмотрелся в датчики, развешанные в кабине.

— Так, вода еще теплая. И в тендере сохранился большой запас дров.

Григорий чуть не разрыдался от облегчения. Мысль о дровах и вовсе не приходила ему в голову.

— За час справлюсь. Может, и быстрее. Проблема в том, что мы привлечем к себе внимание. Из трубы повалит дым, а когда машина нагреется, паровоз окутается облаком пара. Где тут ближайшие посты часовых?

Григорий оглядел депо. Ближе всего к ним находилась диспетчерская. Едва различимое в звездном свете здание было всего в ста пятидесяти ярдах от них. Над окном тускло мерцал огонек керосиновой лампы.

— Там должен быть по крайней мере один бантаг, — прошептал он.

Алексей выглянул из кабины.

— Они не могут не услышать нашей возни, — обреченно произнес он.

Григорий кивнул. В его голове созрел отчаянный план. Он в двух словах изложил его Алексею, который покачал головой.

— Нам нужно знать график движения поездов, и это единственный способ, — настаивал Григорий.

— Ты просто спятил. Дай мне сначала прогреть двигатель. Тогда, если тебя укокошат, хоть кому-то из нас удастся бежать.

— Умеешь ты поднять настроение, — проворчал Григорий.

Алексей вздохнул и обнял друга.

— Удачи тебе, придурок.

Не дожидаясь ответа, машинист отпустил Григория и, протиснувшись сквозь узкую дверцу в топку, шепнул своим помощникам, чтобы они начали передавать ему дрова.

Когда Григорий завернул за угол и двинулся обратно ко входу на склад, он обратил внимание, что дозорный на вышке снова смотрит в его сторону. Он опять вскинул вверх руку с двустволкой. Бантаг несколько секунд не шевелился, как бы решая что-то для себя, потом наконец помахал ему в ответ и медленно отвернулся. Однако вскоре Григорий заметил, что часовой вновь следит за ним.

«Он начинает что-то подозревать, — подумал Григорий. — В конце концов, много ли здесь бантагов ростом в пять с половиной футов?» Проходя мимо двери склада, он замедлил шаг и затем остановился. В их плане было одно слабое место, о котором они не подумали заранее. Чем больше людей собиралось внутри склада, тем труднее становилось сохранять тишину — один вполголоса переговаривался с соседом, другой что-то уронил на пол, третий закашлялся. Григорию любой звук казался настоящим громом.

Следующие несколько минут дозорный на вышке попеременно смотрел то на Григория, то на территорию лагеря. Суздалец продолжал мерно выхаживать вдоль платформы, каждая секунда казалась ему часом. Он больше не реагировал на пристальные взгляды часового, делая вид, что полностью подавлен монотонностью своей службы. Голова Григория была низко опущена к земле, а ноги едва передвигались. Совсем скоро ему придется направиться к будке диспетчера, но он постарается оттянуть этот момент как можно дольше. Григорий опять дошел до конца платформы и бросил взгляд на поезд. Из трубы паровоза уже начал подниматься дым, повалили искры. Депо наполнилось шипением и бульканьем, как будто кто-то оставил на огне гигантский кипящий чайник. Григорий обернулся. Часовой на вышке стоял спиной к нему, и суздалец припустил обратно к складу.