Снежинка для демона - Александра Горохова

разглядеть в нем свое отражение. Я задумчиво скольжу взглядом по непонятным иероглифам, пытаясь припомнить, говорил ли мой целитель что-либо о переводе в другое место. Увы, но в памяти вместо подобного воспоминания лишь зияющая дыра. Постель жесткая и до безумия холодная. Я пытаюсь поднять руки, чтобы отыскать одеяло и укрыть оледеневшее тело, но не могу. Чувствую, впившиеся в кожу рук ремни и понимаю, что привязан.

Так надежно, казалось, поселившееся внутри равнодушие отступает под заглянувшим на огонек недоумением. Я не испытываю паники, нет, только смутное беспокойство, которое холодной и скользкой змеей свилось где-то в животе. Но сильнее всего во мне плещется радость, которая откидывает прочь приевшуюся бесчувственность чувствительным пинком под зад, с горячим напутствием никогда не возвращаться. Я чувствую ноги. От холода пальцы на ногах поджимаются и икру правой ноги скручивает судорога. Но я радуюсь внезапно охватившей конечность боли. Ведь если болит, значит есть чему. Внезапно пришедшая в голову мысль, пугает и я спешу ее опровергнуть. Дергаю ногой, чувствую впившиеся в лодыжки очередные ремни и умиротворенно затихаю, осознав, что что боли это не блеф умаявшегося организма, не фантомные ощущения, а все же правда.

Счастье, от которого хочется заплакать, обрывается с приходом очередного целителя, и я настороженно замираю, глядя в глаза полные фанатичного безумия. Такой взгляд был у тех, кто подрывал самолеты и детские дома, искренне веря, что они борются за какое-то там мифическое лучшее будущее. Я сразу понимаю, что вот он — такой же. В его руках крепко зажат шприц десятка, и я настороженно спрашиваю, поражаясь тому, как хрипло звучит мой голос.

— Что это?

От простого казалось вопроса, в его глазах зажегся самый настоящий фанатичный огонь, пугая меня до состояния животной паники. Это на самом деле жутко, когда ты лежишь, беспомощный, не имеющий возможности шевельнуться, перед безумцем, которому непонятно что может взбрести в голову.

— Это Лебедев, то благодаря чему ты снова сможешь ходить, — улыбаясь говорит целитель.

Он смотрит на меня как на любимую игрушку, которую неумелый подросток первый раз сшил собственными руками. Умилительная гордость в его взгляде заставляет сглотнуть ставшую вдруг вязкой слюну. Игла с болью входит локтевой сгиб и шприц медленно выпускает в меня свое содержимое. Мне кажется, что в меня заливают жидкий огонь, который оставляет где-то внутри ужасные ожоги. Мне хочется закричать, но из перехваченного спазмом горла не раздается ни звука.

— Хех, — довольно хмыкает этот садист и исчезает из моего поля зрения. Судя по грохоту он подволакивает к постели стул, — думаю теперь ты готов к диалогу. Во всяком случае не возражаешь, — в его голосе мне слышится издевательская насмешка, которая унижением проходится по воспаленным нервам. — Только что я ввел тебе кровь демона. И не просто какого-то там, а настоящего, высшего. Цени, какой ценный продукт я перевожу на твой организм.

Насмешка в его голосе не стихает, а становится совсем уж явной, отдавая язвительным сарказмом. Я силюсь выдавить из горла хотя бы недоверчивый хмык, но с губ как назло слетает лишь тихий стон, выдавая боль, с которой приходится бороться.

— Тебе знакомо понятие «митридатизм»? Можешь не утруждаться, копаясь в памяти. Это понятие обозначает привыкание к ядам. Говорят, что многие воины древних народов ее практиковали. Так вот, кровь, которая тебе вводится, является ядом для человеческого организма. Поэтому тебе пока мы вводим кровь лишь малыми дозами, чтобы вызвать привыкание. А вообще, — оживляется он, — ты уникален, Лебедев, можешь гордиться. До тебя не один подопытный не смог перенести даже кубик внутривенной инъекции — сгорал буквально за два часа. Но твой организм… ты наверное уже обратил внимание, что чувствуешь свои нижние конечности. Просто поразительно, насколько выросла его регенерация. Царапины, которые мы наносили на твои кожные покровы заживают без следов за считанные часы, а раны за несколько дней. Хотелось бы, конечно поэкспериментировать еще и с внутренними органами, но есть вероятность лишиться подопытного образца, если вдруг повреждение окажется сильнее, чем ты сможешь регенерировать.

Он затихает, я ощущаю его взгляд: довольный, почти влюбленный. Чувствую как жжение начинает отступать и появляется возможность двигать пальцами рук. Он замечает это.

— Нет, ну все же это поразительно, — восхищенно восклицает он. — реакции восстанавливаются через семь минут. Потрясающе. Думаю, что через минут пять, ты полностью восстановишься. Ну, а значит мне пора. Хватит с тебя на сегодня информации.

Стук удаляющихся шагов. Уверенные, сильные с опорой на всю стопу, неторопливые. Так ходят уверенные в себе люди, полностью довольные своим статусом и местом — хозяева жизни.

Мысленно обещаю себе, когда-нибудь добраться до горла этого чертового экспериментатора. Казалось в моем положении было о чем подумать, но не удавалось. Мешало постоянное желание сменить положение, а еще ужасно чесался нос. И в туалет хотелось по-страшному, но ходить под себя мне пока не позволяла гордость. Через пару часов я смог повернуть голову, порадовавшись тому, что хоть ее не закрепили. Взгляд скользил по помещению, стараясь отметить малейшие детали, но просто не мог зацепиться хоть за что-то. Стены из дешевого базальта, разве что пошло-черного цвета, пол просто залит бетоном, не удивительно, что здесь так холодно. И лишь потолок из неизвестного мне материала, напоминающего мне отполированный черный гранит, но как-то слабо верится, что это он. Все же не дешевое удовольствие. Хотя сравнение с могильным надгробием просто поразительно вписывается в мои ощущения, не пестрящие радужными эмоциями. Стул, моя койка, стол — вот и все предметы мебели. Да уж, роскошный «люкс».

Заходит девушка, ставит капельницу. Вижу желтую этикетку на бутылочке и понимаю, что это глюкоза. Похоже и кормить меня никто не собирается. Чудесно просто. Девушка ненадолго исчезает, и я слышу какое-то невнятное шуршание. Через какое-то время чувствую как мой член бессовестно лапают чужие руки и что-то на него надевают. Догадываюсь для чего и мысленно сгораю от невероятного унижения. Но нужду все же справляю.

Моя мучительница уходит теперь уже по-настоящему, чтобы появиться лишь для снятия капельницы. И вновь я предоставлен самому себе. Окон в помещении нет и я не представляю какое сейчас время суток.

Пытаюсь заснуть, мучаясь от ломоты в спине и просто невероятного, прямо таки навязчивого, желания сменить положение тела в пространстве и, наконец, мне это удается. Я не знаю сколько проходит часов, но, пусть будет вечером, снова приходят люди. Человек пять заходит в мою камеру принудительного заключения и обступают койку, блестя возбужденными глазами, в которых горит все тот же безумный фанатичный огонь. Мне снова вкалывают эту противную дрянь, которая