Алмазы Селона - Ирина Скидневская

Фрайталь говорил медленно, чтобы новый вожак хорнов, молодой, напористый, агрессивный самец, проникся значительностью его речений. Старик никогда зря не ронял слов, но то ли силы в нем уже не те, то ли ветер слишком разъярил стаю, только вожак хорнов, полуприкрыв голубые глаза, смотрел на вожака людей как на пустое место — словно и не желал ничего понимать. Да, хуже всего было то, что он не вступал в обычный диалог. Он молчал!

Фрайталь слегка повысил голос и расцветил свою речь красочными оборотами и сравнениями, сделал ее более энергичной, усложнил фразы, хотя столетний возраст и нездоровье вождя не располагали к лингвистическим изощрениям. Чтобы перебороть нежелание вожака разговаривать, старик напомнил ему, что изначально хорны произошли от людей, даже глаза у них такие же голубые. Именно поэтому они должны помогать людям, почитать их, уважать…

Вожак вытянул вперед усатую морду и улыбнулся.

— Это люди произошли от хорнов. Просто шерсть на их боках вытерлась, хвосты отпали, а сами они поднялись на задние лапы, чтобы осматривать пустыню, как жалкие суслики, — иронично сказал он.

Фрайталь похолодел. Никогда еще кошки не осмеливались так разговаривать с тимминсами, тем более — сравнивать их с сусликами, самыми слабыми и робкими существами пустыни.

— Разве хорны лечили тимминсов громким биением своих сердец?! — сердито спросил старик. — Разве человек приходил к хорну и просил: вылечи меня? — Вожак опустил глаза. Стая за его спиной настороженно слушала. — Ты еще очень молод, хорн, — добавив к голосу презрения, произнес Фрайталь. — Ты многого не знаешь. Но в стае есть зрелые и опытные самцы, те, кто еще помнит старые времена. Мне сто лет, и я тоже их помню…

— Какой толк от старичья? Времена меняются! — встряхнувшись, дерзко ответил вожак.

— Но не обычаи! — возразил Фрайталь, пытаясь склонить на свою сторону слушавшую их перепалку стаю. К сожалению, в ней, наверное, и в самом деле почти не осталось никого из тех, кто помнил о дружбе с людьми. А раз не помнят, значит, не верят…

— Почему тогда люди больше не живут в пустыне? Почему они ушли из песков и строят свои жилища из вонючих камней? Я и сам могу ответить. Потому что они боятся — бури, ветра, песков, снега, холода. И хорнов!

— Боятся? — горько сказал старик, вкладывая в произнесенное слово по возможности большее недоумение и сожаление по поводу такой нелепой трактовки происходящего, и сокрушенно покачал головой. — Как мы можем бояться вас, когда в нас живет память о каждом больном хорне, которого выходили наши предки?

— Сейчас мы лечимся сами…

— От бури, которая сводит вас с ума?.. Сами? — с расстановкой, не обращая внимания на скорбные ноты в голосе хорна, спросил Фрайталь. — Зачем же вы всякий раз, едва начинается ветер и солнце уходит слишком далеко от Порт-О-Баска, зачем тогда вы прибегаете к тимминсам и жадно слушаете, как стучат их сердца? Разве этим вы не ищете у людей защиты? Разве не жметесь к порогу их домов в ожидании ласки и спасения от безумия?..

Вожак мгновенно взъерошился, вздыбил шерсть, прыгнув навстречу старику, который стоял перед толпой тимминсов, и в гневе закричал. Стая вскочила на ноги и тоже замяукала — злобно, обиженно…

— Ничего, иногда полезно услышать правду, — снисходительно сказал человек.

— Правду ты не узнаешь никогда! — прорычал вожак. — Мы приходим, чтобы показать людям, кто хозяин на нашей земле!

— Безумцы… Нельзя поддаваться буре, слушать вой ветра, — назидательно сказал Фрайталь. — За что вы убиваете колонистов?

За то, что они отняли тимминсов у хорнов! За то, что они пришли и загадили эту землю, увели песчаный народ в свои города, заставили работать на своих заводах, споили… Никто теперь не говорит хорнам: «Подойди, я почешу тебе между ушей, поглажу спину, выну занозы из лап, вырежу гнойники и смочу раны соком колючек, а главное — прижму тебя к своему сердцу, чтобы успокоить, спасти от бури…» И неважно, что хозяин ростом так мал, что смотрит на тебя снизу вверх… Кто поймет страдания хорнов, потерявших своих хозяев? И если самый главный из тимминсов так презрительно отзывается о них, ищущих у людей защиты, как вожак может перебороть свою гордость и высказать их общую боль? И к чему? Чтобы над ней снова посмеялись? Остается одно — месть… Да, когда тебя не любят, выход один — защищаться…

— Вы слабые, вы спились. Зачем вам жить? — отрезал хорн. Это было похоже на приговор.

Фрайталь с новым воодушевлением предался воспоминаниям и говорил еще долго, но его страстные речи были напрасны. В ответ на все уговоры кошки только морщились, вдыхая жуткий зловонный запах, исходящий от нетрезвых, до смерти напуганных появлением стаи людей, и продолжали сидеть на месте. Никак не убедить злых духов пустыни в том, что тимминсы по-прежнему сильны…

Наконец вожаку наскучило слушать старика, он снова начал громко и неприятно мяукать, и стая подхватила этот зловещий крик.

— Ты говоришь, мы боимся вас? — Фрайталь повысил голос, насколько смог. — Да самый маленький из тимминсов, умирая, посмеется тебе в лицо!

Удивившись такой постановке вопроса, вожак замолчал, и стая вслед за ним затихла.

— Принесите младенца! — приказал Фрайталь. — Пусть вождь хорнов устыдится своих обвинений.

Когда принесли завернутого в лохмотья ребенка, Фрайталь дрожащими руками распеленал его и протянул вожаку. Тот подошел и с интересом принюхался. Детеныш человека спал. Ему было месяца четыре, он был черноволосым и таким слабым на вид, что хорн разочарованно фыркнул.

Стая ждала, что он скажет, и он открыл было пасть, но старик перебил его:

— Разбуди тимминса!

Вожак скривился, нехотя лизнул детеныша в щеку. Тот сразу проснулся и увидел склонившегося над ним хорна. Глазки у него были мутновато-голубыми, безмятежными — как небо над пустыней в первую фазу луны…

Вожак оскалился, чтобы напугать детеныша, но тот вдруг засмеялся и схватил песчаную кошку за усы. Хорн закричал утробным пугающим голосом — младенец совсем развеселился, с размаху хлопая ручкой по страшной оскаленной морде.

— Ну что, по-прежнему считаешь, что мы боимся вас? — усмехнулся Фрайталь. Пот заливал его морщинистое лицо, а ноги отказывались держать. — Пока у тимминсов рождаются такие дети, они хозяева Порт-О-Баска! Убирайтесь!

Вожак жалко мяукнул и кивком головы дал стае знак уходить…

…Тимминсы смотрели, как кошки устремились к Милагро, а Фрайталь думал о том, что это была их последняя победа. Новое сражение им не выиграть…

— Заберите! — резко сказал он, отдавая ребенка. Он не мог без душевной боли видеть его бессмысленный взгляд. Все чаще у тимминсов рождались дебилы…

Веселящиеся в нетерпении поглядывали на большой темно-зеленый купол над главным залом Модены, вмещавшим полторы тысячи человек. Иногда, для пущего эффекта и поддержания соответствующего настроения, музыка в зале стихала, включали прямую трансляцию бури, которая все усиливалась, и в толпе раздавались выкрики: «Смотрите! Вот они!» — кому-то чудились на экране, среди желтых смерчей, обрушившихся на Милагро, грозные тени.