Суворов - Андрей Богданов

Если приказы Веймарна основывались на слухах, то Суворов вел основательную разведку и держал связь с русскими командирами в Литве, которые подтверждали, что восстание назревает. Когда 1 сентября 1771 г. он получил рапорт полковника Герздорфа о восстании гетмана, летучий отряд Суворова был вполне готов, а пути наступления вполне разведаны. Веймарну генерал-майор доложил, что отряд «полковника Албычева, по убийстве его самого, весь полонен гетманом Огинским, который, имея от шести и до семи тысяч людей при двенадцати пушках, следует от Кобрина к Бржесцу. Уповательно, что и в Бяло будет, чего ради я соберу по возможности войска в Коцк и выступлю» (Д I, 317. Ср. 318, 320). Предлог был хорош — местечко Бяло находилось в дирекции Суворова — и необходим. Несмотря на свои суматошные приказы о выступлении в Литву, которые Александр Васильевич «отложил» исполнением, при появлении реальной опасности Веймарн ему приказа на марш не дал! Ведь Александр Василеьвич мог пресечь бунт в корне, и прощай тогда награды, долгая доходная война…

Между тем передовые отряды Суворова уже маршировали на Бяло. 5 сентября он рапортовал оттуда, что, «упреждая к недопущению помянутого гетмана Огинского к Бяле, тотчас собрав деташемент из вверенной мне бригады войск, не опоражнивая посты, прибыл в Бяло. Присоединив отряд «из находящихся в Бяле войск», Суворов «принял намерение против реченного Огинского и его войска выступить к Бржесцью, а по обстоятельствам и к Пинску, по притчине той, что оный Огинский около тех мест обращается» (Д I.321).

Суворов игнорировал Веймарна, сочинявшего в Варшаве планы сложных и длительных операций в Литве. Нельзя было упускать и часу. К Огинскому стекалась литовская шляхта, скакали отряды из Польши. Бунт магната мог превратиться в большую войну. Скорость была важнее силы. 6 сентября Суворов миновал Брест и шел на Несвиж, имея 902 бойца, 345 лошадей и 5 пушек. Он «прикрыл» этот марш необходимостью помочь стоящему под ударом «полковнику и кавалеру Дирингу» (Д I.322). Тут его настиг прямой приказ остаться в обороне в Польше. Действовать против Огинского должны были Древиц и другие любимцы Веймарна.

Суворов ответил с иронией, но не издевательски, как впоследствии приписывала ему молва: «Ордер Вашего высокопревосходительства от 1-го числа сего сентября под № 188-м в цифрах с приложениями получил и во исполнение его, раз стремления гетмана Огинского с его войсками к Варшаве и к стороне Люблина, к горам, не слышно, я с частью войск вверенной мне бригады буду стараться, не пропуская его, гетмана, с войсками в те места, с помощью Божией, упреждая все намерения и покушения, его уничтожить». Издевкой выглядит лишь констатация факта, что раз он в Литве старший по чину, то остальные обязаны подчиняться ему: «Не упущу между тем писать о нужной надобности к господину полковнику и ордена святого Георгия кавалеру Древицу и к прочим деташементным командирам», чтобы они «повеления мои исполняли» (Д I.323). При всей любви к субординации, Александр Васильевич пошел на прямое неподчинение приказу вернуться в Польшу. Оправдать его могла только победа. 12 сентября он рапортовал Веймарну о ней, приложив журнал похода в Литву, а также списки отличившихся офицеров и плененной шляхты (Д I.324).

В 8 вечера 11 сентября, рапортовал Суворов, на марше к Несвижу он получил «важнейшее известие, что гетман Огинский с своим войском в числе от трех до четырех тысяч человек выступил из местечка Мира… и пошел к местечку Столовичам, которое было расстоянием от меня в двух милях, рочему я с войском, поворотясь назад, маршировал к помянутому местечку Столовичам, причем уже наступила весьма темная ночь».

Преодолевая в темноте «многие и узкие дифиле», «маршировало войско при мне с поспешением и прибыло к этому местечку на самой темной заре, будучи устроено все в ордер дебаталии: пехота в одну линию… пушки посреди в линии… С прикрытием резерва рота пехоты, рота карабинер, казаков тридцать. А прочая вся кавалерия составляла вторую линию, которой командовал премер-майор Рылеев. Фланги закрывали казаки».

Местечко было отделено от наступающих болотом. Через него был лишь один «весьма дурной и тесный проход». По нему устремился майор Киселев с суздальцами и полковыми пушками. «С неприятельской стороны из самого местечка загорелся весьма сильный пушечный и оружейный огонь, но неустрашимая храбрость российских солдат» преодолела сопротивление, и «сильная неприятельская стрельба к удержанию препятствием служить не могла».

«И как скоро майор Киселев пушечной и оружейной стрельбой, отбив неприятеля от дифиле, понудил назад бежать внутрь жилья, чем отворил свободный путь, — в это самое время господин пример-майор Рылеев с кавалерией сделал наипресильнейшую атаку на ту самую в местечке площадь, где стояло несколько пушек. И как скоро ими завладел, то, нимало медля, гнал всех стоящих пред собой возмутителей из местечка вон».

Часть неприятелей сломя голову бежала. Но другую часть бунтовские командиры сумели построить в поле за Столовичами. Наступил «белый день». Около 300 пехотинцев с пушками и до 500 кавалеристов ждали русской атаки. Майор Рылеев, «усмотрев… тот построенный кавалерийский фронт», смог вернуть из преследования и построить 70 кирасир и карабинер. Он немедля «сделал по неустрашимой своей храбрости на тот фронт с таким малым числом наипресильнейшей удар… от которого пресильнейшего удара та возмутительская конница обратилась вся в бег». Малая часть русских кавалеристов гнала толпу в 500 шляхтичей «несколько верст».

«В предписанное ж время и в тот же самой час и секунд-майор Киселев поспешно с ротами и пушками из местечка вышел в поле и на неприятельскую пехоту пошел прямо с пушечной и оружейной стрельбой… А еще часть пехоты возмутительской до двухсот человек с пушками осталась в стороне. Для чего… и та пехота была атакована и разбита отделившимися от секунд-майора Киселева суздальскими гренадерами и легионными солдатами», пошедшими в штыки. Набранные из крестьян солдаты Огинского запросили пощады. «При том сражении в плен взято живых возмутителей до двусот человек с их штаб- и обер-офицерами, с оружием и с пушками».

Тем временем, когда конница Рылеева выбила повстанцев с городской площади, секунд-майор Фергин с гренадерской ротой, частью легионеров и пушкой двинулся по городским укреплениям. Несколько сот враждеских кавалеристов и 200 пехотинцев пытались обороняться, но были сметены, обращены в бегство и взяты в плен.

«С неприятельской стороны, — констатировал Суворов, — урон весьма знатен. В плен взято штаб- и обер-офицеров пятнадцать, лекарь один, подлекарь один, ксенз капелан один, нижних чинов двести семьдесят три человека, артиллерии со всеми снарядами десять медных пушек больших и малых… буздыган вызолоченный 1, да в плен взятых гетманом Огинским отбито легионного корпуса нижних чинов 435 человек. Побито и на месте и вдогонку возмутителей штаб- и обер-офицеров: подполковник Битов, а об иных чинах неизвестно, а нижних чинов от четырех до пяти сот человек.

С нашей стороны из сражавшихся ее императорского величества войск 822 человека — урон весьма малый. А именно: убито нижних чинов 8 человек, государевых лошадей тридцать одна, ранено господ офицеров: ротмистр один, порутчиков два, нижних чинов тридцать пять человек». Одно спасение 435 русских солдат из плена, в который они попали небрежением собственного начальства, проморгавшего бунт, стоило всех потерь. Восстание шляхты в Литве, едва начавшись, было потушено, авантюра Огинского кончилась.