Акула пера в СССР - Евгений Адгурович Капба

было противно, но я эти времена не застал. Не интересовался тогда предприятиями деревообработки, маленьким был. Уже потом, когда начал работать в «рыдакции» — по долгу службы пришлось вникать. Вот и теперь даже на подступах к проходной ПДО как будто начинался другой мир.

После деревянных обшарпанных бараков, покосившихся заборчиков и выросшей из асфальта лебеды Заводского района — изумрудная гладь газонов, белая чаша фонтана с бьющими в небо струями воды, идеально выкрашенные лавочки, затейливо подстриженный кустарник и яркие клумбы. Благоустройство прилегающей территории — это был пунктик Волкова. Он считал, что нельзя требовать от человека производственной дисциплины, внутренней порядочности и ответственного отношения к своему делу, если для этого не созданы соответствующие условия.

Какой рост производства может быть в замызганном и заплеванном цеху? О какой гордости за предприятие можно говорить, если кругом будут валяться деревяшки, железяки и всякий хлам? Разве можно идти на работу с удовольствием, если шлепаешь по грязище мимо уродливо обстриженных деревьев? Позиция Василия Николаевича имела право на существование — по крайней мере, из ста процентов молодых специалистов на ПДО оставалось работать семьдесят-восемьдесят, и это был очень хороший показатель для провинциального городишки. Конечно, такой процент закрепления кадров обеспечивался кроме красивых газончиков еще и тем, что Волков предлагал комфортное общежитие, неплохую зарплату и наглядную перспективу карьерного роста: большая часть замов и начальников цехов у деревообработчиков едва ли перешагнули сорокалетний рубеж…

Мое журналистское удостоверение не произвело впечатления на бдительную охрану: турникет разблокировать они даже не собирались.

— Не положено. Уточним у начальства, — отрезал суровый мужчина с военной выправкой.

Это вам не вахтерша тетя Лена! Такого на хромой козе не объедешь! Не знаю, что ему сказало начальство, но через минуты три он меня пустил, внимательно переписав все данные в журнал и строго предупредив:

— Электрической и магниевой вспышкой на производстве ДСП не пользоваться!

Господи Боже, кто сейчас помнит про магниевые вспышки?

— Проходите по коридору направо, в музей. Василий Николаевич там.

В заводоуправлении было так же аккуратно и прилично, как и на территории предприятия. Никакой царапучей штукатурки и заляпанного жиром линолеума: это была вотчина деревообработчиков, и потому кругом царило дерево. Паркет, панели, двери — все это было выполнено из разных пород древесины, покрыто резьбой, отшлифовано и отлакировано. Сказка какая-то! Фантастика!

— Палисандровое дерево! — слышался восхищенный голос Волкова из-за широких дубовых створок, обитых по низу листами металла. — Ставьте его сюда, к роялю… Нет, не к белому, а к черному! Да! Умели же люди делать…

Я прочел надпись на двери: «Музей мебели и художественной обработки древесины» и постучал.

— Да! Заходите, заходите! — откликнулся Волков. — А вы — выходите, выходите!

Мне навстречу вышли четыре грузчика: их лица были чистыми, не испитыми, спецовки — опрятными, а походка — уверенной. Чудеса!

— Белозор? Это вы? Взгляните, что мне удалось найти в комиссионке! Это секретер из палисандрового дерева! Я бы душу дьяволу продал, если бы на моем предприятии могли делать нечто подобное… — секретер и вправду был хорош.

Явно дореволюционной еще работы, массивный, с множеством ящичков и отделений, он просто дышал стариной и аристократичностью.

— …но где я возьму палисандр, — развел руками Волков.

Мне показалось, что я ухватил Бога за бороду.

— А что, мастера-краснодеревщики имеются? — затаив дыхание, спросил я.

— О-о-о, за этим дело не станет! Уж поверьте — у меня есть такие умельцы, в руках которых дерево оживает… Да вот числятся они, правда, уборщиками и кочегарами, потому как официально в штат я краснодеревщика ввести не могу: зачем он нужен на фанерном производстве или на заводе ДСП? Даже и на мебельной фабрике нет такой штатной единицы, потому как из массива мы ничего не делаем… А что, товарищ Белозор, у вас завалялся десяток-другой тонн палисандрового дерева?

— Ну, что касается палисандра — тут мимо, но в наших краях имеются практически неисчерпаемые запасы не менее ценной и не менее специфической древесины…

— Так, Гера, это вопрос не праздный. Да! Ты говоришь очень серьезные вещи походя, как будто для тебя это нечто само собой разумеющееся… Подумай, прежде чем брякнуть что-то легкомысленное… — от леденящего душу тона Волкова снова появилось ощущение приближающегося стихийного бедствия.

Я слегка растерялся, и, чтобы скрыть волнение, прошелся по музею. Рояли тут действительно были — черный и белый. Один из них был открыт, и я чуть склонясь, положил пальцы на клавиши. Вся родня там, в будущем, ненавидела мой репертуар: на гитаре я умел играть «Цыганочку», а на фортепиано — «Мурку». Больше — почти ничего. Зато эти два хита — красиво и правильно.

Мелодия блатной баллады полилась неожиданно звучно, заполняя собой всё помещение музея, отражаясь от множества произведений декоративно-прикладного искусства, собранных здесь, проникая в замочные скважины сундуков и комодов, проскальзывая между тщательно пригнанными кусочками мозаики затейливого панно на стене… Вот что значит — работа мастера! Вот это инструмент так инструмент! На синтезаторе так не сбацаешь…

— …р-р-р-разве ж я тебе не покупал! — пропел Волков. — Да! Что же с ценной древесиной, Белозор?

— Мореный дуб! — сказал я и с шумом захлопнул крышку. — Пардон, неловко вышло. У вас под самыми ногами сотни и сотни стволов мореного дуба. Я разговаривал с Рустамом Гахрамановым, со спасательной станции — он готов предоставить водолазов, чтобы помочь в очистке излучины. Если вы предоставите технику, людей и складские помещения — просто представьте…

— Тихо! — рявкнул вдруг генеральный директор. — Ни слова больше! За мной!

И быстрым шагом покинул музей. Я ринулся за ним.

Секретарша даже пискнуть не успела, когда Волков промчался по приемной, открыл дверь и пропустил меня вперед. Его кабинет был довольно аскетичным, гораздо скромнее, чем у моего шефа. Но просторнее. Из шкафа появилась огромная топографическая карта Дубровицкого района, жестом фокусника Василий Николаевич разложил ее на столе, сунул мне в руку карандаш и лист серой писчей бумаги.

— Показывай, рассказывай.

Я к этому был готов.

— Смотрите — вот старое русло Днепра, этот каскад старичных озер. Вот дубравы, вот здесь — остатки реликтового леса, тут сохранились еще пни с годовыми кольцами, которые доказывают, что до войны деревья тут росли тысячелетние! А здесь, под Заводским районом, ПДО и Метизным заводом — основание их твердых пород… Потому река русло не меняла уже сотни и сотни лет. Теперь сложите два и два…

— Твою-то мать! А что Гахраманов говорит? Он же там со своими ихтиандрами как у себя дома, за столько-то лет…

— Говорит — корчи в несколько слоев, он задолбался из них утопленников вытаскивать!

— В несколько слоев? — в глазах Волкова зажегся