Рукопашная с Мендельсоном - Галина Куликова

– Почему собутыльников? – возмутилсяКорнеев. – Выпил я с ними всего один раз! Правда, со всеми, и много.

– Вот так однажды и засыплешься. Потому что со всеми имного кроме записных алкашей пьют только шпионы.

Между тем ведущий объявил о начале конкурсной программы.Первыми, к удовольствию Лаймы, на сцену вышли те самые японские дудочники воглаве с крючконосым – предполагаемым якудзой. Но грустная мелодия, которую ониисполняли, совершенно не вязалась в ее сознании с воспоминаниями об устроенномими огненном шоу. Видимо, поэтому выступление японцев Лайме не понравилось.

За ними на сцене появились коллективы из Венгрии, Алжира,Чили, Молдавии, Уругвая, Словакии, Марокко, Дании, Таиланда и Монголии. Все этовремя Лайма внимательно следила за тем, чтобы Корнеев не заснул. Компьютерщикизо всех сил таращил глаза, которые периодически сами собой закрывались, и всемвидом пытался продемонстрировать огромный интерес ко всему, что происходит насцене. Однако вразумительных комментариев Лайма от него так и не дождалась.

– Что ты хочешь, – пробормотал Корнеев в ответ наее пожелание активизироваться. – Чтобы я ткнул пальцем в музыканта исказал – это террорист? Я же не экстрасенс. Если у меня появятся идеи, я тебетут же сообщу. Помнится, Медведь говорил, что заехал по голове локтем одному изтех, кто был в квартире Полянского. Наверное, должен остаться синяк,кровоподтек, вообще какой-то след.

– Это если по лицу. А по затылку, какой там след –шишка?

– Иван сказал, что вроде бы в лицо, хотя он не уверен,ведь было темно.

Тут на сцене вновь появились знакомые лица – трио изВенесуэлы. На них были все те же майки с портретом Че Гевары, которые, видимо,служили венесуэльцам не только повседневной одеждой, но и концертными костюмами.Лица их были хмуры и озабоченны – они несли на себе суровую печать вчерашнихзлоключений. Лайма, которая внимательно разглядывала их в свой маленькийбинокль, вдруг больно толкнула Корнеева локтем и зашипела:

– Смотри! На крайнего, с гитарой, которого вчера небыло!

То, на что обратила внимание Лайма, можно было разглядеть ибез бинокля – у парня под глазом был роскошный фингал.

– Н у, аналитик, что скажешь?

– Давай потом обсудим, а то здесь говорить неудобно, нанас уже косятся.

Венесуэльцы исполняли свой номер мрачно, тоскливо ивыглядели не поборниками народных музыкальных традиций, аоркестрантами-халтурщиками на похоронах.

– Чего это они пришибленные такие? – удивилсяКорнеев.

– Наверное, как и ты, не выспались. Господи, неужелиэто те, кого мы ищем? А ведь ночью мы им поверили!

– Это ты им поверила, а не мы. Чем искреннее чушь, темлегче ее проглатывают женщины.

Лайма надулась, но промолчала. Дальше был небольшой антракт,во время которого Корнееву удалось-таки немного поспать, а Лайме – насладитьсясозерцанием Григория Мельченко, который разгуливал по фойе вместе с несколькимичленами жюри. Он был весел, абсолютно беззаботен, и не похоже, чтобы сильноскорбел по усопшему Полянскому.

После антракта выступило еще десятка полтора коллективов.Поначалу знакомых среди них не попадалось. Однако когда на сцену выскочилатройка шоколадного цвета парней в огромных ярких беретах – желтом, зеленом исинем, Лайма толкнула Корнеева локтем в бок:

– Просыпайся! Это твои друзья-алкоголики. Узнаешь?

– Естественно. Трио из Конго, ребята замечательные,пить умеют.

– Не то что некоторые.

Веселые музыканты в цветных беретах исполнили нечтозажигательное, какую-то почти хулиганскую по стилю композицию на двух маленькихбарабанах, флейте и гармонике. Зал, разомлевший было от многочисленныхразмеренных, заунывных, а то и вовсе неудобоваримых фольклорных мелодий, вновьактивно зашевелился и устроил артистам овацию.

– Надо подойти к ним после выступления, поздравить. Вонкак зал рукоплещет, – оживился и Корнеев.

– Только попробуй! – пригрозила Лайма. – Намделами надо заниматься. Потом поздравишь, в гостинице. А то отметитевыступление, и ты навеки выпадешь из строя.

Корнеев вынужден был подчиниться. Он осоловело смотрел назаполнивших сцену шотландцев во всем клетчатом. Тоскливые звуки их волыноквновь погрузили оживших было зрителей в состояние анабиоза.

– Теперь понятно, почему в народе говорят – тянутьволынку, – дал свою оценку происходящему Евгений.

Вскоре появились еще одни знакомцы – те самые жизнелюбивыеитальянцы, которые напомнили Лайме о несостоявшемся ужине в ресторане. Они пеличто-то солнечное и веселое, подыгрывая себе на гитарах, постоянно улыбаясь ипосылая женской части зрительного зала призывные взгляды.

– Смотри, – вдруг зашептал Корнеев, – вон утого, маленького, с пучком на макушке, который на Чиполлино похож, вроде синякпод глазом!

– Не синяк, а родимое пятно, – со знанием делаответила Лайма, которая прекрасно запомнила этого приставучего Чиполлино.

Когда на сцене появились австралийцы, Лайма сказала:

– Вон того, слева, я помню. Я думала, это он по пьянитакой остолбенелый, а оказывается, от природы.

Австралийцы были все как один усатые и улыбались, показываябелые крепкие зубы. Выступили они успешно, сорвав бурные аплодисменты и красивораскланявшись.

Программа четвертого дня фестиваля подходила к концу, когдаведущий объявил:

– Хранители традиционной народной музыки из Сенегала!

То, что увидели Лайма и Евгений, тут же заставило ихнасторожиться. На сцену вышли и уселись полукругом на корточки три угольно-черныхчеловека в белых одеждах, похожих на саван. У третьего сенегальца в рукахничего не было, и он сидел, понуро свесив вниз голову. В этой картине былочто-то удивительно знакомое, хотя ни Лайма, ни Корнеев никогда в Сенегале небыли.

Когда в зале зазвучала странная монотонная мелодия, а солистначал негромко вторить ей, периодически начиная бормотать какой-то текст, Лайматрагическим шепотом заявила:

– Я это уже слышала. Не пойму только где.

– Чего тут понимать? – удивился Корнеев. – Мыэтих ребят и видели и слышали. В тот первый день, поздно вечером, рядом синститутом. Они у костра сидели.

– Что ж, давайте посмотрим, что мы имеем насегодня, – сказала Лайма, собрав группу «У» на экстренное совещание.

– Один из тех, за кем мы должны были наблюдать и повозможности охранять, погиб. За Мельченко приходится наблюдать урывками –немного дома, немного на фестивале. Правда, Жене удалось подключить к егоквартире спецтехнику, так что появилась возможность дополнительного контроля.После смерти Полянского Мельченко кажется мне самой уязвимой фигурой. На местеТагирова я бы его оберегала.