Покоренная сила - Евгений Красницкий

– Мишаня! – Из группы женщин выбежала мать, схватила Мишку за полу рубахи. – Ой, а кровь-то…

– Не его это, – успокоил Глеб. – Парень твой – богатырь, один с пятерыми схватился, двух татей уложил, вот и замарался.

До самого дома мать так и шла рядом с Глебовым конем, держа Мишку за полу и время от времени тихо повторяя:

– Мишаня, сынок…

А Мишка каждый раз так же тихо отзывался:

– Все хорошо, мама.

На подворье Глеб помог Мишке слезть на землю, держа за шиворот, как щенка. Хотел было спешиться и сам, но отчего-то передумал и только спросил:

– На крыльцо-то влезешь, богатырь?

Мать подхватила Мишку по руку, под другую подлез еще кто-то, Мишка не разобрал – кто.

– Спаси тя Христос, Глебушка, – мать поудобнее перехватила Мишкину руку, – мы теперь сами доберемся.

– Не на чем… Аня, сейчас Никола Юльку подвезет он сначала к ее дому завернул, наверно, за лекарством… Ну я поехал.

Дальнейшее Мишка воспринимал уже смутно. Его раздевали, укладывали, Юлька прикладывала к больным местам что-то горячее, остро пахнущее лекарством, обматывала тряпками, а он все ловил какую-то все ускользающую мысль. Так и не поймал – уснул.

На следующий день мать разбудила Мишку далеко за полдень. Все тело ныло, и вставать не хотелось настолько, что Мишка даже попробовал покапризничать, как маленький, но мать проявила твердость:

– Такие болячки, как у тебя, припарками только у стариков лечат, а для молодых главное лекарство – движение.

– Юлька сказала? – догадался Мишка.

– Она, – подтвердила мать. – И правильно сказала! Пошевелись, пошевелись, кровь разойдется, и всякие синяки-шишки быстрее пройдут. Да ты и проголодался, поди?

Стоило матери напомнить о еде, как Мишка почувствовал прямо-таки волчий голод. Попробовал намекнуть матери, чтобы еду принесли в постель, но получил решительный «отлуп».

– Вот тебе чистая одежда, одевайся, умывайся и ступай на кухню, там тебя покормят. И хватит стонать! Дед вернется, еще добавит тебе.

– За что? – Мишка обрадовался продолжению разговора, позволяющего еще хоть немного поваляться в постели. – Все же хорошо вчера закончилось.

– А оружие кто вчера потерял? В прежние времена за потерю оружия ратника казнить могли или изгнать, до тех пор пока новое себе не добудет.

«Вот те на! Один против пятерых, двоих положил, третьего на руках унесли, так еще и виноват в чем-то!»

– Так я же вчера один против пятерых был!

– А сегодня из твоего самострела в деда или в братьев стрелять будут!

«Какая она все-таки разная бывает! Вчера семенила рядом с конем, держась за подол моей рубахи, – одна. Когда сестер воспитывает, делая из них боярышень, – другая. Рядом со Спиридоном – третья. А сейчас – воительница, боевая подруга ратника! Женщина! Именно так – с большой буквы».

– Дед в погоню пошел?

– Да, еще затемно. Забрал всех твоих ребят, Глеба, Данилу, да еще Бурей за ним увязался. Ну и Стерв,[3]конечно, с ними. Еды, себе и коням, на три дня взяли.

– Какой Стерв?

– Охотник. Отец Якова. Помнишь: вчера с собакой тебя искать ходил? В крещении Евстратий, только он сам ни выговорить, ни запомнить никак не может.

– Ладно, Стерв – понятно, а Бурей-то зачем потащился?

– А ну-ка хватит мне зубы заговаривать! Поднимайся!

Со стонами, кряхтеньем и оханьем, как столетний Дед, Мишка выдрал себя из постели и смотал наложенные Юлькой повязки. Картина открылась – как в фильме ужасов. Половина груди, правый бок и левая рука от локтя до плеча представляли собой почти один сплошной синяк.

«Блин, как кости-то не переломал? И на спине тоже что-то… Как там в песенке:

А я, молоденький парнишка,

Лежу с оторванной ногой,

Зубы рядом, глаз в кармане,

Притворяюсь, что живой.

Нет, все-таки крепкими людьми наши предки были. ТАМ я бы сейчас в больнице под капельницей лежал, а ЗДЕСЬ: «Шевелись, быстрее синяки разойдутся». Максим Леонидович, помнится, обещал, что я умру совершенно здоровым человеком, однако самое начало биографии заставляет терзаться сомнениями. То на костылях шкандыбал, теперь вот разукрасился. Хотя… Уже три раза запросто замочить могли, если не четыре. Грех жаловаться».

Девки на кухне встретили Мишку какими-то перепуганно-восторженными взглядами и все норовили чем-нибудь услужить. Сенька, притащивший отчищенный от крови кинжал, тоже пялился на старшего брата, как на сказочного богатыря, Анька с Машкой извели расспросами о вчерашнем побоище так, будто Мишка истребил целое войско.

Едва удалось отделаться от сестер, явился «кинолог» Прошка и принялся уговаривать взять щенка. Мишка сначала не понял, к чему тот клонит, но потом главный «собаковед» «Младшей стражи» прямым текстом объяснил, что с собакой Мишку никакая нечистая сила уже подстеречь не сможет. Собаки, мол, ее за версту чуют и хозяина предупреждают.

Мишка понял, что вокруг него творится что-то непонятное, и взял Прошку в оборот. Тут-то все и выяснилось. Оказывается, с раннего утра к церкви началось самое настоящее паломничество. Ратнинцы шли посмотреть на двух упырей, которых отец Михаил, назвав исчадиями ада, отказался отпевать и запретил хоронить на кладбище.

В Прошкином описании убитые получались натуральными динозаврами: зеленые, пятнистые, лика человечьего не имеющие.

– Но лица-то у них человеческие?

– Не-а! – уверенно констатировал «кинолог». – Ни глаз, ни носа, ни ушей, все зеленое с пятнами, только зубы торчат. Тетка Варвара говорит, что их та ведьма наслала, у которой тебя отец Михаил в том году отбил. Все успокоиться не может, хочет тебя извести.

«Охренеть! Нинея на меня „спецназ в маскхалатах“ наслала. Лихо закручен сюжет! Только куда же у них рожи-то подевались? Не могли же их ребята… Брр, даже думать неохота. Что-то тут не так».

– Прошка, ты сам видел, что у них лиц нет, или кто-то рассказывал?

– Сам видел! Жуть такая: ни глаз, ни носа…

– Ладно, ладно, это я уже слышал. А пойдем-ка, Прош, глянем на них.

– Ты чего, Минь, вчера не насмотрелся?

– Так некогда было разглядывать, все больше бить приходилось. Ну что, пойдем? Или боишься?

– С тобой – не боюсь!

От этого «с тобой» Мишку аж в краску бросило – такой верой и преданностью были наполнены слова «кинолога».