Лесная невеста - Лариса Петровичева

Да, можно было уничтожить здание и ученых. Но все это — восстановимые потери. Особенно с теми деньгами, которые были у спонсоров Готтлиба и «Имаго». Они никогда не отказались бы от того, что давал им проект. Они смогли бы его возобновить — и тогда новый Готтлиб потрошил бы новых ведьм.

И все началось бы сначала.

— Морави все равно тебя уберет, — уверенно сказала я. — Он не простит тебе того, что ты остался в живых и не спас «Имаго».

Улыбка Ульриха стала такой лучезарной, словно я признавалась ему в любви.

— Мне есть, где спрятаться, — ответил он. — Не волнуйся.

День прошел в спокойном ожидании. Готтлиб меня не вызывал — видимо, решил дать мне время для восстановления. Я посвятила время изучению центра: познакомилась с планами этажей, заглянула в просторную светлую библиотеку, а потом, после обеда, еще раз прошла к вольеру с волками.

Да, Готтлиб действительно создал здесь не просто научную базу, а неприступную крепость. Если бы не внезапная поддержка Ульриха, у нас бы ничего не получилось.

Я понимала, почему он вдруг решил выступить на нашей стороне. Хаммон был марионеткой Ульриха, а сам Ульрих — такой же игрушкой для Готтлиба и его спонсоров. Зная характер своего куратора, я понимала, что он будет терпеть все это до поры, до времени. Но у него не будет ни искренней преданности проекту, ни какой-либо заботы о его будущем.

Спасти и прикрыть свою задницу. Вот и все. Впрочем, вполне возможно я вела бы себя точно так же на его месте.

У вольера с волками спиной ко мне стоял человек — в привычном белом одеянии сотрудников центра и белой шапочке. Я не сразу поняла, что это Готтлиб — а когда поняла, уже поздно было куда-то сворачивать и делать вид, что идешь в другую сторону.

Захотелось выругаться, да покрепче.

— А, доктор Рихтер! — улыбнулся он. — Как самочувствие?

Я улыбнулась в ответ и сказала:

— Все в порядке, благодарю вас. Любите волков?

Я невольно обратила внимание, что в присутствии Готтлиба звери выглядят какими-то вялыми, словно неожиданно заболели. Должно быть, он как-то подавлял их — ведь еще вчера волки были совершенно здоровыми. Вон с каким аппетитом уминали мясо…

Мне сделалось не по себе. Я неожиданно почувствовала себя маленькой и слабой — такой, которая никогда не переиграет «Имаго» и Готтлиба.

— Очень люблю, — признался Готтлиб с какой-то чуть ли не смущенной улыбкой. — Удивительные животные, свободные, сильные. Ненавидят неволю — но вынуждены в ней жить.

— Не хотите их выпустить? — поинтересовалась я. Ведьмы знают, что такое жизнь в неволе — и я искренне сочувствовала волкам.

— Нет, — улыбнулся Готтлиб. — Кого тогда я буду любить?

— Но любить можно не только тех, кто смотрит из вольера, — сказала я. Чутье подсказывало мне, что этот разговор не кончится ничем хорошим.

— Боюсь, у меня это не получится, — признался Готтлиб и вдруг задал вопрос в лоб: — Скучаете по Виланду?

Я постаралась сохранить спокойный, даже равнодушный вид, и ответила:

— Я очень редко скучаю, доктор Готтлиб. Особенно по господину Виланду.

Похоже, Готтлиб ожидал услышать иной ответ, потому что вопросительно поднял левую бровь и удивленно осведомился:

— Неужели! А мне казалось, вы привязались друг к другу.

Ну разумеется. Только я не буду тебе об этом рассказывать.

— Я его врач, — ответила я. — А в критической ситуации врач не оставляет пациента и думает о его благе. Со стороны это может быть похоже на любовь и дружбу, но это не они.

— Ему повезло, — серьезно произнес Готтлиб. — Вы хороший врач, — и добавил без перехода: — Я хочу проверить кое-что. Пойдемте в мой кабинет.

«Вот и все», — подумала я. Арн не доберется до столицы, а со мной все закончится через несколько минут.

На мгновение на меня нахлынуло такое отчаяние, что я с трудом удержалась на ногах.

— Да, разумеется, — сказала я, с нарочитой гримасой боли потирая лодыжку и делая вид, что споткнулась, когда пошла за Готтлибом. — Что это будет?

— Я хочу проверить одну свою теорию, — весело ответил он. — До этого у меня не было ведьмы вашего уровня, но теперь… Пара заклинаний из Кодекса Зигфрида — и вы. У меня самое хорошее предчувствие.

Не помню, как мы дошли до его кабинета. Вроде бы только что я брела мимо вольера с больными волками — и вот уже сижу в знакомом кресле, надо мной нависает аппарат Готтлиба, едва слышно пощелкивая сверкающими металлическими манипуляторами, и я откуда-то знаю, что он на самом деле огромен и прошивает все здание сверху донизу.

Девушка в белом приклеила датчики мне на виски и на лоб и сказала:

— Есть контакт, доктор.

Я чувствовала, что это не просто помощница или медсестра. У девушки был милый и безобидный вид — но я почти видела, что за ним скрывается опытный профессионал, способный разорвать меня на части, если понадобится. Готтлиб подстраховался — мало ли, что придет мне в голову?

По экрану ноутбука побежали зеленые цифры. Я не знала, что они означают, да это было и не нужно. Сейчас, сидя в кресле, я чувствовала всю систему, созданную Готтлибом, так, словно она была частью меня. Как рука или нога. Мы были едины и неразделимы.

— Отлично! — довольно произнес Готтлиб. Принтер зашуршал, выплюнув лист бумаги — Готтлиб протянул его мне и поинтересовался: — Вы уже работали по такой схеме, доктор Рихтер?

Я скользнула взглядом по листку. Да, Кодекс Зигфрида. Заклинание дальнего целительства — судя по схеме, у больного была запущенная пневмония, и оставалось ему недолго.

— Я должна его вылечить? — уточнила я и сразу заметила, как напряглась медсестра, словно боялась, что я брошусь на них. Готтлиб кивнул.

— Да. И мы сделаем еще кое-что…

Он пробежался по клавиатуре, и я почувствовала, как правую ладонь стало печь. Перевела на нее взгляд и увидела, как от кожи поднимается зеленоватый дымок.

Готтлиб снял одну из печатей. Голова поплыла, и я едва не соскользнула с кресла. Зато ожила вся система — мне казалось, что по всему ее механическому телу побежали электрические импульсы, заставляя волосы на моей голове подниматься светлой короной. Все во мне запульсировало и пришло в движение. Я вцепилась в подлокотники кресла, чтобы не упасть.

— Работаем! — прорычал Готтлиб. — Работаем, доктор Рихтер! Передавайте импульс!

Я снова посмотрела на схему — лист бумаги так и выплясывал в моих трясущихся пальцах — и сделала то, что от меня требовалось. Вся система пришла в движение, и я почувствовала, как здание содрогнулось. В висках пульсировала кровь, щеки налились жаром. Левая рука изогнулась так, словно ее скорчило судорогой.

В глазах помутилось, но я увидела, как от левой ладони стали подниматься струйки дыма.