Испанская война и тайна тамплиеров - Олег Соколов

Анри догадался, что это главнокомандующий Хайме Гарсия Конде. Молодой генерал обернулся, сделал любезный жест, и в дверном проеме Анри увидел человека, который напомнил ему когда-то Дон Кихота.

Граф Вегуэра шел, опираясь на руку молодой девушки. Это была Она! Сердце Анри бешено заколотилось.

Но вот что странно: в эту секунду Инесса не показалась ему столь же прекрасной, как тогда, когда он увидел ее впервые. Что это? Эффект серых облаков, которые висели над городом и делали дневной свет холодным, или озабоченность и строгий взгляд девушки? Молодой человек не знал. А может быть, он просто так долго мечтал о ней, воображая само совершенство, что, увидев в реальности, разочаровался на миг в своем идеале…

В первый момент Инесса не заметила молодого адъютанта. Только сделав несколько шагов вместе с доном Вегуэра и доном Гарсия Конде, она подняла глаза, и их взгляды скрестились. Анри почувствовал, что его сердце готово выскочить из груди. Инесса посмотрела на него и только слегка кивнула головой. В ответ Анри тоже чуть кивнул и подошел к спускающимся по лестнице испанцам.

– Мой генерал, – приложив руку к шляпе, вежливо обратился он к Гарсиа Конде. – Позвольте представиться, я адъютант главнокомандующего командир эскадрона де Крессэ. По приказу его светлости графа Сюше я должен позаботиться о том, чтобы вы были отправлены в Сарагосу со всеми необходимыми удобствами.

Молодой испанский генерал, не меняя выражения лица, на котором была написана та же строгая серьезность, что и на лицах Инессы и ее отца, отдал адъютанту военный салют.

– Благодарю вас, мы всем удовлетворены, – ответил Гарсиа Конде на хорошем французском языке с легким испанским акцентом.

– Чтобы облегчить вам дорогу, его светлость граф Сюше распорядился нагрузить один из экипажей продовольствием и вином, ведь на постоялых дворах далеко не всегда можно найти продукты.

Гарсиа Конде только чуть призакрыл глаза и кивнул головой, сохраняя все то же каменное выражение лица.

В этот момент из особняка вышли еще четверо испанских генералов, которых Анри также поприветствовал, приложив руку к шляпе. В ответ они подчеркнуто церемонно отдали честь.

Один из генералов оказался глубоким стариком и едва двигался. Его лицо было желтым и сморщенным, а руки тряслись. Испанский адъютант поддерживал его под руку. Де Крессэ уже знал, что это и есть формальный главнокомандующий и военный губернатор – дон Гонсалес, который по причине своей немощи и болезни передал бразды правления Гарсиа Конде. Даже сейчас он уступил ему право первенства. По знаку Анри один из гусар тотчас подбежал к дону Гонсалесу, подхватил его под другую руку и помог дойти до кареты.

– Все ваши офицеры уже отправлены в Сарагосу, – добавил Крессэ, обращаясь к молодому генералу, – как вы знаете, их четыреста человек, и, конечно, мы не могли обеспечить им дорогу с тем же комфортом, что и для вас. Они идут пешком, но, я надеюсь, вы будете иметь возможность снова встретить их в Сарагосе.

Все это Анри договаривал уже на ходу, ибо молодой испанский генерал шел хоть и медленно, но не останавливался.

– Благодарю вас, – промолвил он так холодно, что Анри понял: говорить более не следует.

Он отдал честь и остановился.

Инесса и ее отец к тому времени были уже готовы сесть в экипаж. Сердце Анри колотилось, он не знал, что сказать, но все-таки почти безотчетно сделал несколько быстрых шагов в сторону своей возлюбленной и, обращаясь то ли к генералу, то ли к Инессе, воскликнул:

– Вы помните меня? Я французский офицер Анри де Крессэ, больше месяца назад мы с вами встретились при необычных обстоятельствах.

Старый граф и девушка остановились. Дон Вегуэра посмотрел на Анри и вежливо произнес:

– Да, конечно, я вас помню, молодой человек. Вы совершили благородный поступок, и я о нем никогда не забуду. Если ваш командующий сдержит свое обещание, я останусь, по крайней мере на некоторое время, в Сарагосе, в доме моей сестры, вдовы маркиза Торре-Бланка. Его особняк знают все в городе. Он стоит на улице Толедо. Вы окажете нам честь, если скрасите вашим присутствием наше изгнание…

С этими словами старый Дон Кихот чуть-чуть склонил голову в сторону Инессы, показывая своим видом, что он позволяет ей говорить. Анри повернулся в сторону девушки. Их взгляды встретились, ее глаза блеснули, а на губах появилось что-то, отдаленно напоминающее улыбку.

– Пожалуйста, обязательно приходите к нам, – проговорила она своим удивительно прекрасным голосом.

Анри вдруг снова, как в первый раз, увидел и блеск этих глаз, и эту легкую улыбку, и черты этого прелестного лица. Все это словно рассеяло его сомнения. «Она самая прекрасная в мире, самая удивительная, самая лучшая!» – пронеслось у него в голове, и он воскликнул громче и эмоциональнее, чем допускали правила хорошего тона:

– Да-да, конечно! Обязательно, обязательно! Особняк маркиза Торре-Бланка, улица Толедо…

Очевидно, продолжать далее беседу старый генерал посчитал неприличным. Кивнув де Крессэ, он помог дочери подняться в экипаж и сел в него сам.

Инесса и Анри более не сказали друг другу ни слова, лишь в молчании, не отрываясь, смотрели друг на друга через стекло дверцы экипажа. Де Крессэ даже не обратил внимания, как расселись остальные генералы, не видел, как взметнулись хлысты кучеров, и кареты, грохоча по мостовой, покатились по главной улице Лериды. Позади, звонко стуча подкованными копытами коней и звеня оружием, проскакали конные жандармы.

Пако и четверо верзил с топорными лицами сидели за столом на Венте Валериас. Перед ними стоял кувшин с вином и нехитрая закуска. Почти все держали в зубах сигары.

– Ну расскажи же нам, Пако, что это были за чудеса? – хрипло спросил один из них, самый смуглолицый, горбоносый и худощавый.

– Да что там говорить? Я же сказал, ткнул я эту стену, сунулся, а там пустота… ну, думаю, все, плакали мои денежки, и тут смотрю – на дне эта штуковина лежит.

Пако вытащил из своей котомки нечто, завернутое в тряпку, развернул материю, и бандиты с удивлением увидели какую-то странную, непривычной формы коробочку длиной в пару ладоней и толщиной вполладони.

– Ну а дальше? – торопил еще один собеседник, с красной небритой рожей.

– Э, думаю, здесь что-то есть, – продолжал Пако с увлечением, – а Санчес, ну этот офицеришка, хвать коробочку и говорит: «Я должен это своему генералу отнести», – а я чувствую, что в этой коробочке что-то тяжелое. Думаю про себя: «Сейчас! Так я твоему генералу и понесу!» – а сам, конечно: «Да-да, господин офицер», – и передаю ему коробку.

– А что в коробке-то этой было? – воскликнул третий, огромный верзила с бульдожьей челюстью и низким, пересеченным шрамом лбом.

– А я тоже думаю, что же там, в коробочке? Вот я и говорю Санчесу: «Давайте коробочку-то откроем», – и сердцем чувствую, что там что-то важное. Ей-богу чувствую. А офицеришка мне отвечает: «Военный долг, понимаете ли, коробочка запечатанная, приказ генерала», – ну, думаю, ладно, увидишь ты у меня военный долг… А тут, пока мы ковырялись, как бухнуло что-то, и потом пошло и покатилось: стрельба, крики – это французы напали на укрепления вокруг замка. Ну все солдаты, конечно, туда, и Санчес говорит: «Мне на укрепление, надо сражаться!» – а я в ответ: «А ты, дружок, сражайся, только коробочку оставь мне». Он не знает, что делать: то ли на бастион лезть и французов бить, то ли коробочку держать. Выскочили мы наружу из церкви, а там тьма хоть глаз выколи только на стенах бух-бух, пушки и ружья палят. Ну тут я быстро сообразил, хвать офицеришку-то навахой по горлу, и все тут, а труп за угол бросил. Да кто его искать будет? Кругом и так убитых навалом. Ну вот так коробочка у меня и осталась.