Безмолвный крик - Энн Перри

– Ну? – спросила Вида.

– Я отвечу тебе, когда буду готов, – парировал Монк. Ему хотелось пройтись быстрым шагом; он был слишком зол, чтобы медленно идти рядом с ней, и слишком замерз. Но Уильям не знал, где находится и куда нужно идти. Приходилось против воли поджидать Виду.

В следующем доме, куда они зашли, оказалось намного теплее. С промозглой улицы они попали в комнату с пузатой печкой, распространявшей запах сажи, но наряду с этим и благодатное тепло. Мэгги Аркрайт оказалась пухлой, симпатичной, черноволосой и краснощекой. Легко было догадаться, что она могла неплохо зарабатывать своим побочным ремеслом.

Эта женщина так и лучилась хорошим настроением, выглядела здоровой и привлекательной. Монк обвел взглядом комнату с двумя мягкими стульями, столом на четырех крепких ножках, табуретом и деревянным сундуком, на котором лежали три сложенных одеяла. Интересно, подумал он, Мэгги купила это на свои заработки? Потом он вспомнил, что муж у нее воришка, и источник этого относительного благосостояния стал понятен.

Секундой позже в комнату вошел мужчина с добрым лицом, морщинками вокруг глаз от гостеприимной улыбки и бритой наголо головой – Монк знал, что в тюрьмах такую прическу называют «стрижкой под терьера». Значит, Мэгги оставалась на домашнем хозяйстве, пока ее муж пользовался гостеприимством Ее Величества в Миллуолле или Колдбат-Филдз.

Из соседней комнаты донесся взрыв хохота, пронзительное старушечье кудахтанье и хихиканье детей. То были звуки веселья, беспечного и беззаботного.

– Чего вы хотите? – Мэгги спрашивала учтиво, но на Монка смотрела настороженно. Виду она знала, но этот мужчина имел властный вид и не внушал ей доверия.

Вида объяснила, и мало-помалу Уильям вытянул из Мэгги целый рассказ о том, как на нее напали. Ее случай оказался одним из самых первых, и, похоже, преступники действовали с гораздо меньшей жестокостью, чем впоследствии. Рассказ получился занятный, но, по мнению Монка, слегка приукрашенный – специально для него. Однако практической ценности он не имел, если не считать того, что Мэгги назвала еще одну жертву, ту, о которой Вида не знала. Она объяснила, где ее найти – только завтра, не сегодня. Мол, сегодня она уже пьяна и от нее не будет толку. При этих словах Мэгги захохотала, и смех ее звучал неприятно, издевательски и недобро.

Монк нашел эту женщину. Она работала в ларьке, торговавшем всякими видами домашней утвари – чайниками, горшками, тарелками, ведрами, какими-то картинками и украшениями, свечами, кувшинами и рукомойниками. Многие вещи продавались по умеренной цене. Немолодая, лет около сорока, точнее трудно сказать. Хорошего сложения – видно, что в юности была красива. Но из-за недостатка чистого воздуха и воды, обилия джина и въевшейся грязи кожа ее стала серой.

Она рассматривала Монка как потенциального покупателя – с легким интересом, надеясь на продажу. Не проявить интереса – значит остаться без денег, а остаться без денег – это смерть.

– Ты Сара Блейн? – спросил Монк, хотя женщина соответствовала данному Мэгги описанию и стояла на том самом месте. Редко кто позволит занять свое торговое место хотя бы на день.

– Кто хочет знать? – осторожно спросила женщина. Потом глаза ее расширились, наполнились жгучей ненавистью, тяжелыми и горькими воспоминаниями. Набрав в грудь воздуха, она с шипеньем выпустила его между зубами. – Господи! А я-то надеялась никогда тебя больше не увидеть, ублюдок! Думала, ты умер! Слыхала, что помер, в пятьдесят шестом. Выскочила на улицу и закричала, что ставлю бесплатную выпивку всей «Ухмыляющейся крысе». Мы танцевали и пели. Танцевали на твоей могиле, Монк, только тебя в ней не было! Встал поперек горла даже у дьявола?

Уильям ошеломленно молчал. Она его знала, это невозможно отрицать. Почему бы нет? Он не изменился. Все прежнее осталось при нем: тот же твердый пристальный взгляд, высокие гладкие скулы, тот же приятный четкий голос.

Кто она такая и какие отношения их связывали, Монк понятия не имел – за исключением того, что она явно его ненавидела, причем гораздо сильнее, чем обычно ненавидят полицейских. Очевидно, здесь присутствовало что-то глубоко личное.

– Я был ранен, – предельно честно ответил он. – Не убит.

– Да ну? Какая жалость, – лаконично отозвалась она. – Ничего, может, в следующий раз повезет! – Блеск в глазах и кривая усмешка подсказывали, что она имеет в виду. – Ну, из моего товара тебе ничего не сгодится. Для тебя здесь ничего нет. И я ни о ком ничего не скажу.

Монк размышлял, говорить ей или нет, что он больше не служит в полиции. Может, полезнее не разубеждать ее… Это придаст ему вес, облечет властью, утрата которой до сих пор отдавалась глухой болью, как старая рана.

– Единственные люди, о которых мне хотелось бы узнать, это те, что изнасиловали и избили тебя в Стивенсовом переулке пару недель назад…

Он с удовольствием наблюдал, как все эмоции слетели с ее лица, уступив место полному недоумению.

– Не знаю, о чем ты! – наконец ответила Сара, выставив подбородок. В упрямом взгляде опять загорелась ненависть. – Никто меня не насиловал! Опять ты ошибся! Ты чертовски самоуверен! Пришел сюда в модных шмотках, разоделся, как лорд Мак, строишь из себя невесть кого, а сам ничего не знаешь!

Монк видел, что она лжет. Он ничего не мог ей предъявить, а она руководствовалась инстинктом, а не разумом. Он натолкнулся на стену недоверия и презрения.

– Похоже, я тебя переоценивал, – процедил Уильям уничижительным тоном с надеждой, что эти слова заденут ее за живое. – Думал, у тебя больше преданности своим.

И оказался прав. Женщина вздрогнула, словно ее ударили.

– Ты не из моих. Во всяком случае, не больше, чем крысы из вон той мусорной кучи. Может, пойдешь спросишь у них, а? Хочешь преданности… может, они с тобой и поговорят, если хорошенько попросишь!

И она громко, язвительно рассмеялась собственной шутке.

Женщина чего-то боялась; Монк глядел на нее, съежившуюся, в черно-серой шали, с поникшими плечами, с волосами, падающими на лицо под порывами ветра, и в нем крепла уверенность, что она боится его.

Почему? Он не представлял для нее никакой опасности.

Ответ лежал в прошлом. Между ними случилось нечто такое, что заставило ее плясать при слухах о его смерти.

Он саркастически выгнул бровь.

– Ты так думаешь? Значит, они расскажут мне о мужчинах, которые избивали тебя… и других женщин. Тех бедняжек, что работают на фабрике весь день, а потом по ночам выходят на пару часов на улицу, пытаясь разжиться дополнительным заработком на хлеб детям. Они расскажут мне, сколько их было, молодые они или старые, как звучали их голоса, откуда они пришли и куда ушли… после того, как избили четырнадцатилетнюю Кэрри Баркер, а ее младшей сестре сломали руку?

Он добился, чего хотел. Женщина сидела как пришибленная. Видно было, что она по-настоящему потрясена. Злоба на Монка тут же прошла; весь ее гнев обратился на тех мерзавцев, на несправедливый мир, в котором возможно такое, на чудовищную нищету, на все ужасы жизни, которой живет она и такие, как она. Живет без надежды на месть и воздаяние.