Одурманивание Маньчжурии. Алкоголь, опиум и культура в Северо-Восточном Китае - Норман Смит

Владельцы опиумных точек также реагировали на запреты самым различным образом. Изменились фасады заведений, ведь теперь запрещалось украшать их баннерами с хвалебными реляциями в адрес хостес и непринужденной обстановки. Иллюстрация 23 демонстрирует неприметный вид «Павильона синих облаков» [Manchoukuo 1934: 280]. Внутри заведений администраторы поставили хостес в еще более уязвимое положение, чем прежде. Женщины продолжали работать, и большинство точек продолжало их нанимать, слишком уж большие доходы они приносили, чтобы за них не побороться. От случая к случаю владельцы заведений подкупали чиновников или полицейских, чтобы те закрывали глаза на их деятельность или даже содействовали им. Представителей правоохранительных органов часто обвиняли в коррупции и в заблаговременном оповещении опиумных точек о предстоящих рейдах. Сотрудников заведений оповещали о планируемых операциях через закодированные сообщения, в том числе при помощи включения и выключения рубильника и применения электрических звонков [Hua 1936c: 7]. Сотрудниц могли заставлять прятаться в тайных помещениях или просто под кроватями, хотя последняя опция считалась очень антисанитарной и рискованной, поскольку ревностные инспекторы подозревали, где нужно искать, и просовывали под кровати дубинки и иные предметы, чтобы вынудить женщин вылезти наружу.

Реагируя на запреты и декларируемое сворачивание масштабов бизнеса в 1932–1933 гг., владельцы заведений изобразили послушание и сократили собственные расходы, переложив ответственность за оплату труда хостес с себя на клиентов. Иногда находящихся в заведении женщин регистрировали как клиентов, а их работу в дальнейшем оплачивали подлинные клиенты. Стоимость услуг хостес по подготовке опиума и трубок или за подачу еды и напитков больше не включалась в счета. Женщинам приходилось самостоятельно продвигать себя и добиваться расположения клиентов. Для владельцев заведений эти обстоятельства имели два очевидных преимущества: во-первых, удавалось экономить на зарплатах; во-вторых, исключая из своего штата запрещенный персонал, владельцы могли прикидываться законопослушными предпринимателями. Для наиболее популярных хостес выгода заключалась в возможности получения более высокого дохода напрямую, хотя заведения зачастую продолжали забирать себе «свою долю». Однако большинство хостес столкнулись с возросшей зависимостью своих доходов от клиентов и с еще большим падением статуса профессии. Заработки женщин уменьшались. С учетом того, что чаевые обычно не превышали половины или одного юаня, чтобы обеспечивать по крайней мере прежний уровень заработков, большей части хостес приходилось обслуживать множество клиентов.

Хостес отказывались безропотно терпеть призывы запретить их профессию. В 1933 г., когда розничные опиумные точки в Харбине начали внедрять запрет и увольнять своих сотрудниц, женщины начали писать петиции. Они требовали пересмотреть, отложить или просто отменить запреты, чтобы они могли продолжать работать, найти другое место работы и не умереть с голоду [Shengjing shibao 1933f: 4]. На девятый день после введения запрета Дун Гусюань подал от лица 57 представителей точек в черте города заявление с просьбой отменить нововведенные меры [Shengjing shibao 1933e: 4]. В Фэнтяне хостес продолжали работать и организовали движение за снятие запрета. Женщины писали, что работа хостес – именно женская профессия. Петиция хостес была направлена в министерство гражданской администрации, которое ответило, что это требование не имеет под собой каких-либо оснований. Документ был все же передан в управление по Фэнтянь для подготовки официального отказа [Shengjing shibao 1935d: 4]. Похожие протесты прокатились не только в Маньчжоу-го, но и в целом по Северном Китаю. Так, для противостояния чрезмерному налогообложению хостес в Таншане сформировали общегородскую ассоциацию во главе с Цзинь Сяожу и Сунь Юйшань [Shengjing shibao 1935f]. Протесты не стихали несколько лет и стали важным элементом жизни в начале японской оккупации. Желая сохранить свои рабочие места, хостес выступали в СМИ и подавали жалобы чиновникам. Их действия позволяют предположить искреннюю уверенность женщин в том, что открытый протест вынудит власти хоть как-то пойти им навстречу и заставит пересмотреть свой подход. Это можно объяснить как связями между администраторами, официальными лицами и правоохранительными органами, так и взаимоотношениями хостес с указанными категориями лиц, а также верой в обещания новой системы «пути правителя». Отсутствие ожидаемой реакции ни в коей мере не умаляет значимость решительных действий женщин.

В целом работа хостес воспринималась крайне негативно, что отбрасывало тень на их образы в художественных произведениях. В рассказе 1940 г. «Преследование» пронзительно изображает профессию хостес Мэй Нян[197]. Через описание жизни «зависимой от опиума проститутки» автор прослеживает связи между пагубной привычкой и патриархатом [Mei 1940a]. Молодая героиня Гуйхуа начинает работать в розничной опиумной точке после смерти отца, с тем чтобы обеспечить мать-опиоманку и брата, склонного сильно выпивать. Лишь Гуйхуа, не будучи обремененной дурными привычками, способна зарабатывать деньги единственным доступным ей способом, перенятым у матери: приготовлением опиумных трубок к употреблению. Постепенно Гуйхуа и сама попадает в зависимость от опиума, утрачивая и свежесть молодости, и красоту, и возможность зарабатывать на жизнь, и чувство собственного достоинства [Ibid.: 136]. В преддверии праздника Весны героиня радостно предвкушает разговор с матерью о своем новом богатом клиенте. Тут возвращается брат Гуйхуа и требует у нее денег. Когда Гуйхуа отказывает ему, брат, выбранив сестру, покидает дом. Раздосадованная Гуйхуа видит, что из зеркала на нее взирает «мартышечья морда с мертвецки побагровевшими щеками и пурпурными как кровь губами» [Ibid.: 135]. В ужасе от того, что она не способна узнать саму себя, Гуйхуа рыдает. Печальное положение дел заставляет девушку вспомнить о похоронах отца. В попытке проанализировать свою жизнь, она неожиданно осознает, что бремя семейного долга заставило ее лишиться «невинности тела и сердца» [Ibid.: 136]. Конфликт с братом, испортивший ее приподнятое настроение, наконец-то позволяет героине понять, сколь многое она утратила из-за «убийственной зависимости от дыма» [Ibid.].

Гуйхуа теряет все из-за зависимости от интоксикантов и собственного порабощения в отрасли, постоянно осуждаемой в официальных кругах Маньчжоу-го. Однако она осознает степень своего несчастья только при виде собственного отражения, что заставляет ее оплакивать предполагаемую потерю своей красоты. И Гуйхуа, и ее мать оказываются жертвами мужчин, Гуйхуа же дополнительно страдает из-за наркозависимости своей матери. Отец-транжира оставил семью без должных накоплений и средств существования. Характер брата Гуйхуа явственно прослеживается в его портрете: худое, бледное с зеленью лицо, неухоженные волосы, гниющие зубы и источаемый запах псины. Ни отец, ни брат не оказали позитивное влияние на жизнь Гуйхуа. Кульминацией «Преследования» становится возвращение Гуйхуа в публичный дом, откуда ее увольняют. Начальник обрушивается на нее с руганью прямо на виду у других сотрудниц, лишает ее заработанных денег, избивает ее и в конечном счете выкидывает как мусор на улицу. Когда Гуйхуа поднимает свое окровавленное лицо от тротуара, то перед нею разыгрывается аллегория ее печальной судьбы: пес