Трагический исход - Марсель Аллен

– Дядя Фавье, простите меня! Я настолько потрясена…

Дядя Фавье бросился к своей племяннице с добродушным громким смехом человека, довольного своей судьбой.

Он с нежностью прижал племянницу к своей груди, в то время как его загорелое лицо и выбритый рот слегка касались ее каштановых кудрей…

– Валентина! Моя маленькая Валентина! – говорил он. – Какое удовольствие вновь увидеть тебя! И увидеть еще более красивой, чем в день твоей свадьбы.

В то время как Валентина упала в обморок, перед особняком на улице Спонтини действительно остановилась карета. Из нее вышли два человека, барон де Леско и крупный мужчина с жизнерадостным лицом и чисто американской походкой, дядя Фавье, который всего полчаса назад прибыл на вокзал Сен-Лазар трансатлантическим поездом.

Богатый холостяк рассказал Валентине, как после чудесного путешествия он прибыл во Францию и, спускаясь с поезда, имел удовольствие встретить мужа своей племянницы, который пришел, чтобы найти его.

– Любезный де Леско! – закричал он. – Ты по-прежнему всегда молодой, но, извини, ужасно растолстевший!..

Фавье, без сомнения, был намного моложе своего племянника. Ему едва исполнилось пятьдесят лет, он был крепкий и здоровый, привыкший к жизни на свежем воздухе, получающий от этого пользу и любящий огромные равнины Дикого Запада, на которых он занимался скотоводством, чем сколотил свое огромное состояние.

Когда оба мужчины прибыли в особняк на улице Спонтини, они узнали, что Валентина больна, что у нее только что был нервный криз, но, к счастью, здесь оказался доктор Морис Юбер, который позаботился о ней…

Первые излияния прошли, и, видя, что Валентина уже вне опасности, Фавье машинально вынул часы.

Он спросил у барона де Леско:

– В котором часу у вас завтракают?

Барон ответил:

– Еще полчаса тому назад мы должны были сесть за стол!..

– Правда? – сказал американский дядюшка. – В таком случае, лучше поздно, чем никогда, что вы об этом думаете?

Доктор вступил в разговор:

– Чего бы мне ни стоило подобное запрещение, но я полагаю, что для мадам де Леско лучше не спускаться в столовую, она еще недостаточно окрепла, и несколько часов отдыха просто необходимы ей… Дорогой друг, – продолжал он, обращаясь к Валентине, – вам нужен абсолютный покой, и если бы я посмел…

– Посмейте, доктор, – произнесла молодая женщина, которая отныне, казалось, лишилась всей своей самоуверенности и безропотно покорилась предписаниям представителя медицины.

– Хорошо, – продолжал Юбер, ободренный ее покорным видом, – я хотел бы дать вам совет, пожелание провести несколько дней… может быть, неделю или две в деревне… Вы нуждаетесь в отдыхе.

– Это так серьезно, – прервал барон де Леско, – все, что вы говорите?

– Очень серьезно, – сказал Юбер, – мне хотелось бы, чтобы баронесса уехала куда-нибудь, где у нее не было бы ни забот, ни тревог… Именно поэтому я не предлагаю ей поселиться в вашем имении, там в Йонне, где она должна выполнять обязанности хозяйки дома.

– Может быть, отослать ее на юг? – спросил барон де Леско.

– Нет, – возразил Юбер, – сезон там в полном разгаре, а кроме того светская жизнь Лазурного берега противопоказана чисто «растительному» существованию, которое я рекомендую больной…

– Куда же она могла бы поехать? – задал самому себе вопрос муж Валентины, охваченный внезапным вдохновением. – Дело в том, что мы знаем хороших людей, бывших егерей, которые в настоящее время имеют ферму где-то в Нормандии, около Гавра…

Валентина, услышав эти слова, высказала немедленное одобрение:

– Вы говорите, мой друг, об этих славных Дюкло, которые живут в Гран-Терре?

– Вот именно! – сказал барон де Леско.

Ясная улыбка озарила лицо Валентины.

– По правде сказать, – произнесла молодая женщина, – я не желала бы ничего лучшего, как провести неделю у них. Я очень люблю этих добрых людей и с большим удовольствием повидаюсь с ними.

– Все это очень понятно, – объяснил барон де Леско доктору. – Жена Дюкло была бывшей служанкой семьи…

Дядя Фавье подытожил беседу:

– Итак, поскольку все устроилось, идемте завтракать!

– Конечно! – добавил барон де Леско, обращаясь к Юберу. – Позавтракаете с нами, доктор?

Спустя час трое мужчин весело доканчивали еду, не проявляя никакого беспокойства о состоянии здоровья баронессы.

Чрезмерно возбужденный поглощением доброго старого шампанского дядя Фавье, хлопая своего племянника по плечу, заявил с громким смехом:

– Стало быть, вы становитесь холостяком, дорогой Леско. Надеюсь, что вы воспользуетесь этим, чтобы помочь мне разгуляться. Прошло два года, как я не был в Париже и, черт возьми… я уже не знаю хорошеньких местечек!

Спустя несколько часов совсем в другом квартале на ратодроме на проспекте Сен-Уэн Зизи, бывший грум барона де Леско, без удовольствия слушал инструкции, которые ему давала его необычная знакомая, Гаду.

– Прежде всего, – говорила старуха в ответ на какое-то возражение, только что высказанное сорванцом, – прежде всего, я не спрашиваю твоего мнения… И затем, обещаю, что если ты согласишься, я тебе дам 25 франков…

При этом сногсшибательном обещании глаза Зизи заблестели.

– Вот это аргумент! – согласился грум. – Это заставит и слепого быть зрячим! Ну так что же, Гаду, представляет на самом деле та работа, которую ты захочешь мне всучить?

Гаду понизила голос.

Она с давних пор сбивала Зизи с пути, однако, старалась усилить меры предосторожности!

– Стало быть вот, – начала мегера, – с неба звезд хватать не надо. Просто я хочу, чтобы ты пошел навестить твоего товарища, Малыша… Того, о котором ты мне уже говорил, и чтобы ты потихоньку, не показывая вида, посмотрел и удостоверился, находится ли все еще молодая девушка в ангаре, поставлены ли на место деревянные кони, туда, где ты их видел.

В этот момент Зизи начал сильно колебаться.

– Как же… – начал он.

Но в тот же момент Зизи замолчал!

Гаду решительно вытащила из своего кармана монету в 100 су и сунула ее в руку груму!

Спустя три дня темной ночью, когда густые тучи танцевали низко над землей ужасающую сарабанду под порывами ураганного ветра в тени пустынной одинокой улочки, где слышалось лишь журчание ручья, сбегавшего с высот Монмартра по мостовым, украдкой собиралась группа людей, таинственно одетых в черное.

Их было не более четырех или пяти… Они прислонялись к стенам, как бы желая еще лучше спрятаться. Они говорили тихо и не жестикулировали. Даже приглушенное восклицание едва ли раздавалось время от времени…