Заклинательница бурь - Мира Вольная

— А вы, госпожа Заклинательница? — обратился ко мне Кром.

— Сыграть? — искренне удивилась я, граф насмешливо вскинул брови. Эльфы снисходительно воззрились на своего коллегу. Молодой мужчина стушевался и совсем растерялся под этими взглядами. — Ведьмы не играют на музыкальных инструментах, господин Кром. У нас есть довольно неприятная особенность зачаровывать с их помощью.

— Как проклятье?

— Не совсем, — все еще с улыбкой покачала я головой, стараясь приободрить растерянного мальчишку.

— Если госпожа Софи сыграет, то, боюсь, мы все будем в ее власти какое-то время, а если еще и споет… — Лерой многозначительно подергал бровями, я не выдержала и рассмеялась — до того комично он выглядел сейчас.

— Я не знал, — наконец-то улыбнулся дроу.

— Теперь знаете. Опасайтесь поющих ведьм, господин Кром, — посоветовала я.

— Самое страшное оружие любой ведьмы — песня. Проклятья, наведенные таким способом, нерушимы, наговоры не разорвать, не избавиться от приворотов, воле нельзя противиться, — все еще с улыбкой кивнул горгул, а вот в глазах плескалась такая злость, что мне стало не по себе, вкус пепла горчил на языке, лицо графа превратилось в маску.

Кажется, сегодня из моего окна к охотникам отправится еще один вестник. Неужели Алекс его не проверил?

— …Повелитель! — донесся до меня сквозь туман мыслей громкий веселый голос герцогини.

— Пожалуйста!

— Пожалуйста! — груны и эльфы смотрели на застывшего на месте Алекса, хлопали и улыбались.

— Ну же, Ваше Величество, порадуйте нас! Просим! — Сабрина ехидно смотрела на груна.

— Пожалуйста, Александр, — подключилась принцесса. — Не честно получается. Вы мою игру слышали, а вашу оценить у меня еще не было шанса.

— Боюсь, я вас разочарую, — попробовал отшутиться друг. — У меня пальцы на руках такие, как у господина Блэка на ногах, — собравшиеся, как по команде, уставились на огромную лапищу барса.

— Не прибедняйтесь, Ваше Величество, — лукаво улыбнулась Сабрина, потянув Повелителя за руку. Алекс неохотно поднялся, ведомый герцогиней к сцене. Гости разразились аплодисментами, а женщина, воспользовавшись моментом, что-то быстро проговорила, заставив груна замереть на несколько вдохов.

— Смотрите, я вас предупредил, — Александр обреченно взял в руки гальмену и смычок. — Мой учитель музыки считал, что каждый раз после игры я должен идти в храм Зимы и просить у стихии прощения.

Груны и эльфы рассмеялись, а у меня почему-то даже улыбку выдавить не получилось.

Он не хотел играть. Очень не хотел. И смотрел на инструмент в своих руках, как на ядовитую змею. Сабрина в предвкушении улыбалась, стоя чуть сбоку от сцены.

— Что ж… Говорят, эту мелодию написала сама Зима, чтобы пробудить замерзшие сердца своих детей. Кто знает, может, сегодня она снова сотворит чудо.

Многочисленная женская публика восторженно заохала и заахала. Почти каждая женщина в гостиной отнесла слова Повелителя на свой счет: щеки Амелии пылали, близняшки Ленские, затаив дыхание и приоткрыв пухлые губки, зачарованно смотрели на сцену, еще одна вдова взволнованно кивнула, полный страсти вдох донесся откуда-то спереди. Мне бы закатить глаза и фыркнуть, но вместо этого я, как и все, смотрела на Алекса. Смотрела, стараясь прочитать. Что-то такое было в его голосе, интонации, всей позе, что мне захотелось уйти. Появилось стойкое ощущение, что меня здесь быть сейчас не должно. Я не должна этого видеть и слышать. Особенно слышать.

А Алекс уже положил гальмену на плечо, вскинул смычок, тронул струны, и я намертво приросла к полу. Первые осторожные аккорды, будто неуверенные касания, как первые робкие, напуганные, снежинки, падающие с темного неба и тут же тающие, растворяющиеся на черно-сером полотне земли. Нежная, тихая мелодия начальных строк, тягучая и обволакивающая, затягивающая в себя. Так зима неслышно ступает по дворам и лесам, осторожно заглядывает в окна, укрывает одеялом отдыхающую природу.

Заботливо, невесомо, стараясь не разбудить и не потревожить.

Я вдохнула глубже ставший приятно-морозным воздух, закрыла глаза, раз уж зажать уши не могла, и действительно будто ощутила, как снег ложится на плечи.

Удивительно хорошо.

А потом звуки стали громче, увереннее. И снежинки уже не таяли, стихия набирала силу, проявляясь небольшим морозцем и инеевым узором на окнах, когда алеют щеки и носы.

Следом, как и положено, пришли порывы ветра — резкие, отрывистые ноты, которых, казалось, не должно было быть в спокойной и все еще удивительно ласковой мелодии.

Метель и пурга закружили и замели дороги — мелодия стала быстрой, колючей, стелящейся, взлетающей вверх и будто срывающейся вниз. И снова тихая, ласковая колыбельная — свет фонарей и огромные хлопья пушистого мягкого снега.

Забота и теплота.

Вой бурана и трескучий мороз, скрип и хруст льда под каблуками сапог, крошка мелкой ледяной крупы на волосах, оглушающий свист ветра.

И чувство, словно кто-то пуховой пелериной укрывает мои плечи, а рядом непременно горит камин и трещат бревна.

Настоящая зимняя вьюга на улице, готовая в любой миг подхватить, закружить, сбить с дороги припозднившегося путника, запутать следы и намести огромные сугробы, складывая из снежинок одной Зиме видимые дворцы.

А у меня на губах тает лед, словно кто-то бережно целует. Сладко целует.

Мелодия льется, падает, кружит, зовет за собой и тихо уговаривает проснуться, проникает внутрь, будит, тревожит спокойное сердце.

Горит на губах поцелуй.

Затихают, замирают и растворяются в воздухе последние отзвуки, как перезвон капели.

Уходит Зима, уносит с собой и бураны, и метели, и снега, с улыбкой оставляя своих детей.

Я медленно возвращаюсь в реальность, открываю глаза, чтобы с удивлением увидеть свои покрытые льдом руки, ощутить на плечах снег, в отражении бокала разглядеть полностью побелевшие волосы и последние снежинки, падающие из ниоткуда на пол.

Я еще приходила в себя, когда груны и эльфы, как один, поднялись со своих мест и оглушительно захлопали Александру.

А у меня губы горели и сердце билось, как сумасшедшее.

Зима! Как же я терпеть не могу лето.

Общий ажиотаж помог незаметно скрыться, я только шепнула Лерою, что ухожу к себе, и отправилась в комнату. Сменила платье, отправила вестника Теневым, пришла в себя и еще раз, внимательно, осмотрела пустую катушку. Тревога и беспокойство снова начали грызть изнутри. Потеря контроля над ситуацией и неопределенность бесили до ужаса.

Непонятное поведение Алекса спокойствия тоже не прибавляло.

Настойки и отвары успокоиться не помогли, меня почти трясло.

Да что же такое? Что со мной не так?