Небесные Колокольцы - Максим Макаренков

Доставив директора и завхоза на место, инквизиторы тут же развели их по кабинетам и принялись прессовать, держась в рамках законности и приличий, но очень твердо и настойчиво.

Увы, операция немедленных результатов не дала, некоторые артисты снимали квартиры в городе, кое-кто с вечера ушел и еще не вернулся, и где их черти носят, узнать никакой возможности не было.

Воронцов ввалился в кабинет оперуполномоченного, пребывая в состоянии злой стеклянной усталости, которая обостряет мысли и убивает эмоции. Увидев его, директор цирка поначалу обрадовался и привстал, пытаясь одновременно изобразить некий жест почтения в сторону Владислава и указать Ворожее, что вот появился человек, который сейчас решит все проблемы, но Воронцов, не глядя на благообразное лицо деятеля искусств, упал на стул, сграбастал со стола хозяина кабинета стакан, осушил его в три глотка, со стуком поставил обратно и, выдохнув, откинулся на спинку стула.

— Ну? — Марк Тойвович сочувственно смотрел на Владислава. За одну ночь тот почернел, высох, в углах его рта образовались складки, придавшие лицу выражение угрюмой жестокости.

— Плохо, Марк Тойвович. Но это мы потом обсудим. Сначала кое-какие точки над «i» расставить необходимо. — Влад повернулся на стуле. — Так какие у вас подозрения насчет мага в цирке были, Алексей Николаевич? На чем основаны?

Директор разом утратил всю респектабельность и обаяние. Эффектная прядь и ухоженные усы стали невообразимо пошлыми. Он натужно улыбнулся и развел руками:

— Э… Владислав Германович. Это же частное дело! Этика.

— Какие у вас подозрения? — повторил Владислав.

Архипов совсем стух. Его глазки воровато забегали, он беспомощно оглядывался то на Ворожею, то на Воронцова, не зная, кого бояться больше. Растерянно теребя платок трясущимися ручками («Маникюр у него, что ли? Ох ты…»), он проблеял:

— Ну как же! Я же говорил! Я сказал всё. Мне думалось…

— Вы идиот? — с нехорошим спокойствием спросил Воронцов и продолжил, обращаясь уже к Ворожее: — За сегодняшнюю ночь я видел, как воет по убитому ребенку мать, разговаривал с ударившимся в религию некромантом, допрашивал мертвого, а под конец общался с существом, которое большинству и в страшном сне не привидится. Как думаете, Марк Тойвович, я сейчас настроен на долгий задушевный разговор?

— Честно говоря, нет, — ответил Ворожея и с жалостью посмотрел на директора.

— Я скажу, — поспешно поднял тот руки, — но прошу меня понять. В общем, если честно, то я, — он сделал глубокий вдох и выпалил: — Я подозревал, что Антонио Верде, то есть Антон Зеленко, спит с моей женой.

«Сейчас я ему дам в морду!» — подумал Владислав.

— Она акробатка, — сбивчиво продолжал Архипов. — Лилечка Озорицкая, она не стала менять фамилию, она известна в цирковом мире… Поймите, наш мир очень замкнут, мы стараемся не афишировать, если в коллективе какие-то трения, а тут… просто подозрения, я не мог рисковать срывом гастролей.

Архипов состроил гримасу, которая должна была означать: «Ну мы ж мужчины, мы ж друг друга понимаем».

— И вот я решил, что если попрошу вас последить за Верде, не называя истинной причины, то…

— Ясно. Пшел вон, — устало сказал Воронцов и с силой потер переносицу.

Алексей Николаевич смотрел на Ворожею, словно побитая собака. Тот махнул рукой в сторону двери:

— Подождите в коридоре. Мы еще побеседуем.

Директор цирка бесшумно исчез, а инквизитор перевел осуждающий взгляд на Воронцова:

— Ты что ж это вытворяешь, а, Германыч? В моем собственном кабинете?

— Если б не этот кретин с его гимнастическим адюльтером мальчишки никогда не стали бы играть в детективов и паренек остался бы жив! Проклятье! Если бы он сказал мне сразу, в чем дело, я бы занялся слежкой сам, понимаешь? И мальчишка бы сейчас сидел в классе и учил историю Средних веков или что они там сейчас проходят!

— Это все сантименты, Владислав Германович, — жестко заговорил Ворожея. Говорок мужичка из глубинки пропал, уполномоченный выпрямился в кресле и впервые за все годы знакомства стал похож на настоящего инквизитора — сурового неподкупного воина, ежедневно боровшегося со злом. Без уступок, компромиссов и жалости к случайным жертвам. — Сантименты. Недопустимые. — В такт словам он припечатывал столешницу ладонью. — И довольно об этом. Что ты узнал?

Воронцов повторил услышанное от Трансильванца.

— Но важнее всего то, что он ищет. Небесные Колокольцы. Слыхал?

Тихонько охнув, Ворожея пробормотал что-то нецензурное и потянулся к телефону:

— Дежурный? Срочно свяжись с Ковальчуком. Передай: подозреваемый очень, очень опасен! Немедленно снять засаду в цирке, установить наружное наблюдение, действовать с крайней осторожностью.

Трубка взволнованно забормотала, Ворожея слушал, наливаясь кровью, пока не заорал:

— Почему не доложили сразу? Машину, срочно! Свяжитесь с милицейскими, пусть готовят спецгруппу. В тяжелой защите. Всё! Выполнять!

Грохнув трубкой о рычаги, он посмотрел на Воронцова.

Владислав утвердительно сказал:

— Ковальчук нашел вещи подозреваемого, прочитал след и рванул по нему.

Ворожея молча кивнул.

* * *

Старший лейтенант Ковальчук был молод, инициативен и неглуп. Он хорошо знал инструкции и умел с толком их применять. Импровизировать лейтенант тоже умел, но сейчас повода к самодеятельности вроде и не было. Дело казалось неприятным, но несложным.

К утру он успел опросить всех, кто так или иначе был знаком с Глебом. От юной ассистентки дрессировщика толку было мало — плакала навзрыд, повторяла: «Ну как же это!» Ее дядюшка тоже растерянно бормотал: «Быть не может… За что?» Лучше всего работалось с заместителем директора Брониславом Сигизмундовичем. Тот хотя и охнул: «Матка Боска!», повел разговор толково и по делу. Покойного Глеба он не знал («Видел, конечно, мальчик на Милку глаз положил, ходил тут…»), поэтому эмоции разговору не мешали. Заместитель дал четкие показания, рассказал обо всех артистах, предъявил папку с аккуратно подшитыми заключениями о том, что никто из артистов не обладает «особыми способностями». С каждой минутой Ковальчук убеждался, что все дела в цирке вел именно этот трудяга. Чем занимался Архипов, сказать было сложно — зарплату получал, наверное, да шевелюру укладывал.

К утру не явились двое: молодой гимнаст и разнорабочий. О гимнасте Бронислав Сигизмундович сразу сказал (а вся труппа в один голос подтвердила): нежно любит он слабый пол, а тот отвечает взаимностью. Ковальчук решил, что в такой ситуации отсутствие вполне оправданно. Бумаги у парня были в порядке, замдиректора вытащил их, не дожидаясь дополнительных распоряжений. Осмотр гримерной ничего подозрительного не выявил.

О разнорабочем цирковые говорили мало, больше пожимали плечами: неприметный, молчаливый, внимания не привлекал. Работал хорошо, особо не пил, сказать-то и нечего. Женщины? Не замечен. Вдовец он, в войну жену и детей потерял. Фронтовик. Хороший мужик в общем-то.