Жизнь взаймы - Эрих Мария Ремарк

— Боже правый и ты, Матерь Всех Скорбящих, помогите Клерфэ, и Фриджерио, и…

В дверях Лилиан обернулась. Жена Маркетти и жены двух других гонщиков уже сидели на своих местах с секундомерами и листками бумаги. «Мне не следовало его оставлять», — подумала Лилиан и подняла руку. Клерфэ засмеялся и помахал ей в ответ. Он казался сейчас совсем молодым.

— Святые великомученики, сделайте так, чтобы шины у наших противников изнашивались в два раза быстрее, чем у нас, — молился тренер, а потом крикнул: — Приготовиться к старту! Посторонним выйти!

* * *

Стартовали все двадцать машин. В первом круге Клерфэ оказался восьмым; его место на старте было не очень удачным, и он на секунду замешкался. Теперь он шел впритык за Микотти; Клерфэ знал, что тот будет рваться к победе. Фриджерио, Монти и Саккетти шли впереди них; Маркетти лидировал.

Во время четвертого круга на прямой, которая подымалась к казино, Микотти, выжимая из мотора все, что было возможно, промчался мимо Саккетти. Клерфэ повис на его задних колесах, он тоже перенапряг мотор и обогнал Саккетти только перед самым входом в тоннель. Выйдя из него, Клерфэ увидел, что машина Микотти задымилась и снизила скорость. Клерфэ обошел ее и начал нагонять Монти. Он знал каждый метр дороги. Монти он настиг через три круга на одном из крутых виражей около газгольдера и, как терьер, повис на его задних колесах.

«Еще девяносто два круга и семнадцать противников», — подумал Клерфэ, увидев у трибун чью-то машину рядом с машиной Микотти. Тренер просигнализировал ему, чтобы он до поры до времени не рвался вперед. Видимо, Фриджерио и Саккетти, которые терпеть не могли друг друга, вступили в борьбу между собой, пожертвовав интересами фирмы; это нарушило весь порядок в команде, и теперь тренер хотел попридержать в резерве Клерфэ и Мейера III на тот случай, если лидеры загубят свои машины.

Лилиан видела, что вся стая проносилась мимо трибун чаще, чем через каждые две минуты. Быстрота, с какой это происходило, делала в ее глазах гонку еще более бессмысленной. Только что машины были еще здесь, но стоило ей на секунду отвернуться, как они вновь появлялись на том же месте, только в несколько ином порядке; казалось, они не пропадали из виду, а просто передвигались взад и вперед, как стекляшки в калейдоскопе. «И как только они ухитряются сосчитать эти сто кругов!» — подумала Лилиан, а потом вспомнила о молящемся, обливающемся потом, изрыгающем проклятия тренере, который показывал гонщикам таблички, размахивал флажками, все время меняя их в соответствии с каким-то секретным кодом.

После сорока кругов Лилиан решила уйти. У нее было такое чувство, что ей надо уехать сейчас же, не мешкая ни секунды и не дожидаясь окончания гонок. Перспектива еще шестьдесят раз отмечать про себя мельчайшие изменения в порядке следования машин показалась ей вдруг бессмысленной. Это было потерянное время, такое же, как и время перед ее отъездом из санатория. У нее в сумочке лежал билет до Цюриха. Лилиан купила его утром, когда Клерфэ в последний раз объезжал дистанцию. Билет был на послезавтра. В этот день Клерфэ должен был улететь в Рим. Через два дня он собирался вернуться. Самолет Клерфэ улетал утром; поезд Лилиан уходил вечером. «Я удираю крадучись, как вор, как предательница, — подумала она, — так же я хотела удрать из санатория. Но Борис еще успел поймать меня. Разве это помогло? В таких случаях люди всегда говорят фальшивые слова, всегда лгут, ибо правда тогда — бессмысленная жестокость, а потом они испытывают горечь и отчаяние, потому что не сумели расстаться иначе и потому что последние воспоминания, которые им остались, — это воспоминания о ссорах, недоразумениях и ненависти».

Лилиаи пошарила в сумочке, здесь ли билет. На какоето мгновение ей показалось, что она его потеряла. Это мгновение снова укрепило ее решимость. Несмотря на жаркое солнце, ее знобило. «У меня опять поднялась температура», — подумала Лилиан. Толпа вокруг нее заорала. Внизу, там, где виднелись голубая игрушечная гавань и белые яхты, на которых тесно сбились в кучу люди, там на шоссе, где был самый ад, маленькая игрушечная машинка вдруг двинулась в сторону, а потом вплотную пролетела мимо другой.

— Клерфэ! — ликуя, закричала толстая дама рядом с Лилиан и начала хлопать себя программой по бедрам, выпиравшим из ее полотняного платья. — The son of a gun made it! *

* * *

Прошел час, и Клерфэ был уже вторым. Теперь он холодно и безжалостно нагонял Маркетти. Он не хотел пока обходить его — с этим можно было обождать до восьмидесятого или даже до девяностого круга, — но он намеревался идти все время за ним на расстоянии нескольких метров, не отставая ни на секунду, идти до тех пор, пока Маркетти не начнет нервничать. Он не желал еще раз рисковать, перенапрягая мотор, он рассчитывал, что это сделает Маркетти в надежде избавиться от своего преследователя. Маркетти так и поступил, но с его машиной ничего не случилось. И все же Клерфэ почувствовал, что Маркетти очень забеспокоился, ведь ему не удалось достичь своей цели — оторваться от Клерфэ. Маркетти стал блокировать дорогу и виражи, он не хотел пропустить Клерфэ вперед. Клерфэ начал хитрить, делая вид, будто намерен обогнать Маркетти, на самом деле он к этому не стремился; в результате Маркетти начал внимательнее наблюдать за ним, чем за собственной машиной, и стал менее осторожен.

Так они сделали круг и значительно обогнали нескольких гонщиков. Обливаясь потом, тренер показывал Клерфэ таблички и махал флажками. Он требовал, чтобы Клерфэ не обгонял Маркетти. Оба они были из одной «конюшни»; хватит и того, что Саккетти и Фриджерио затеяли борьбу. Из-за этого Фриджерио загубил покрышку и отстал от Клерфэ на целую минуту; между ними было уже пять других гонщиков. Самого Клерфэ нагонял теперь Монти. Но Монти еще не удалось прицепиться к задним колесам его машины. При желании Клерфэ мог бы легко оторваться от него на крутых виражах, которые он проходил быстрее Монти.

Они опять пронеслись мимо старта. Клерфэ видел, как тренер взывал ко всем святым и грозил ему кулаком, запрещая идти вплотную к Маркетти. Маркетти в ярости сделал знак тренеру, чтобы тот удержал Клерфэ. Клерфэ кивнул головой и отстал на корпус, но не больше. На этих гонках он должен победить — либо с помощью тренера, либо наперекор ему, он так решил. Неудачный старт несколько задержал его. Но Клерфэ знал, что все равно победит. Он был очень спокоен: напряжен до предела и в равной степени хладнокровен. Эти чувства пришли у него в состояние странного равновесия. В таком состоянии человек уверен в том, что с ним ничего не случится. Равновесие как бы делает человека ясновидящим, спасая его от всяких сомнений, колебаний и неуверенности. Раньше у Клерфэ нередко появлялось такое ощущение равновесия, но в последние годы ему часто его не хватало, не хватало этих мгновений ничем не омраченного счастья.

— * Ах, сукин сын! (англ.)

* * *

Клерфэ увидел, что машина Маркетти вдруг завертелась волчком и встала поперек дороги, раздался скрежет ломающегося металла; черная маслянистая лужа поползла по шоссе; Клерфэ видел, как две другие машины на огромной скорости столкнулись друг с другом, он видел, как машина Маркетти, словно во время замедленной съемки, не спеша перевернулась, Маркетти пролетел по воздуху и упал на землю. Сотнями глаз Клерфэ впился в шоссе, пытаясь найти хоть какой-нибудь просвет, через который можно было швырнуть машину. Но просвета не было. Шоссе вдруг стало огромным и в ту же секунду уменьшилось до микроскопических размеров. Клерфэ не ощущал страха, он старался наскочить на другую машину не под прямым углом, а по касательной; в последний момент он еще успел подумать, что надо освободиться от руля, но руки не поспевали за ним; все в нем словно приподнялось, он вдруг стал невесом — и при этом все еще сидел в машине. А потом что-то ударило его в грудь и в лицо, и со всех сторон на него ринулся разбитый вдребезги мир. Еще секунду он видел перед собой бледное, искаженное от ужаса лицо дежурного по трассе, а потом гигантский кулак ударил его сзади; он услышал темный гул, и все стихло.