Дворец для любимой - Владимир Корн

В моем мире такие участки дороги обычно называют «тещиным языком», и подобный язык есть чуть ли не в каждой местности. Здесь такого названия нет, хотя вряд ли в этом мире тещи другие. Мне об этом судить трудно, Янианна – сирота.

Ворон под уклон прибавил в беге, и из-за поворота мы выскочили на бешеном галопе. Выскочили, чтобы едва успеть затормозить. В низине тракт не слишком широк, особенности рельефа. Так вот, дорогу чуть ли не полностью перегородили две сцепленные телеги. Одна из них, та, что побольше, с наращенными бортами, лежала на боку, полностью освободившись от груза – капусты, раскатившейся по всей округе. Вторая, прикрытая пологом и груженная непонятно чем, оставалась на колесах.

«Вероятно, все произошло совсем недавно, – решил я, потому что вокруг телег, пытаясь их расцепить, суетились люди, человек семь, не меньше, с виду – типичные крестьяне, причем не самые зажиточные. – И виновата во всем та, что была загружена капустой. Телегу перегрузили, и на спуске ее понесло. А урожай капусты в этом сезоне хорош, очень хорош. Столько возов с ней по дороге попадалось, что такой вывод сам собой напрашивается. Ждать же, когда они расчистят проезд, смысла нет. Слева обойти их будет затруднительно, там откос, а вот справа… Если слезть и взять Ворона в повод, то можно и протиснуться. И вообще, закончится война, надо будет заняться этим вопросом – спрямить дорогу. Чуть ли не главный тракт в Империи – и такое безобразие».

Я склонился к холке Ворона, чтобы с него соскочить. Именно это меня и спасло. Близким выстрелом с головы сорвало шляпу. Голове досталось тоже, от удара пулей я так отшатнулся в сторону, что хрустнуло в шее.

«Жив», – мелькнуло в голове, когда я яростно вонзал шпоры в бока Ворона. Конь чуть ли не с места перескочил телегу, задев в прыжке ее борт задними ногами, но устояв.

Не знаю, что повлияло – напряжение последних суток, удар пулей по голове, прошедшей по касательной, но на меня навалилось бешенство. Навалилось так, что от ярости потемнело в глазах. И вместо того, чтобы снова пришпорить коня, посылая его в намет, ведь с каждой долей мгновения попасть в меня будет все сложнее, а поворот дороги – вот он, рядом, и его прикрывает росшая на самом краю тракта густая буковая поросль, я развернул Ворона, обнажая шпагу и выхватывая левой рукой револьвер.

В последние несколько месяцев времени на отдых, не говоря уже о развлечениях, катастрофически не хватало. Но на стрельбу из револьвера, причем именно левой рукой, часок-другой раз в несколько дней я выкраивал. Почему именно левой? Да потому что правая рука для шпаги, которая не дает осечек, у нее не заканчиваются патроны, она не требует времени на перезарядку, а все ее достоинства ограничиваются только длиной клинка.

В Доренсе, кстати, имелось приспособление, которое с натяжкой можно было бы назвать тренажером для стрельбы верхом на скаку. Или на месте, потому что любая лошадь категорически не желает замирать, даже когда стоит, чтобы дать своему наезднику пару мгновений на прицеливание. Несложное приспособление в виде седла на высоте, соответствующей всаднику на лошади, раскачиваемое помощниками.

Нет, верхом на настоящей лошади диверы в стрельбе практиковались значительно чаще, но и на этом тренажере получить необходимые навыки можно было отлично. И всякий раз, бывая в Доренсе, я непременно тренировался. Получалось неплохо, вероятней всего потому, что ученики не раскачивали меня так, как раскачивали друг друга.

Первый выстрел пришелся в человека, показавшегося мне главным среди людей, устроивших засаду. И почему-то только сейчас я вдруг понял, что на крестьян эти люди похожи лишь одеждой.

Еще выстрел, теперь уже в ближнего бандита по левую сторону от меня, кинувшегося с короткой пикой в руках. Удар наотмашь по правую руку, и опять выстрел.

Ворон грудью сшиб бросившегося наперерез бородача в нахлобученной на самые глаза шляпе, и вздрогнул, когда наступил на его тело копытом.

«Сейчас можно, родной, – успел подумать я. – Сейчас это уже не люди, а враги».

Снова выстрел, затем еще и еще. Я стрелял с закрутившегося на месте Ворона, натянув повод правой рукой так, что он захрипел.

«Мало тренировался, мало, – мелькнула мысль. – Ну хотя бы каждый второй выстрел в цель».

Все, барабан пуст. Я разжал пальцы левой руки, роняя револьвер на землю. Было не до того, чтобы успеть его спрятать, пусть он и стоит целое состояние. Ценность сейчас у меня была единственная – собственная жизнь, и доли секунды могли решить все.

Выпад шпагой во всю длину руку, склонившись, даже за луку седла пришлось схватиться. И достал, самым кончиком клинка, но достал. Очередной враг, выронив взведенный пистолет, рухнул на колени, прижав руки к лицу.

Теперь смахнуть рукавом кровь с лица, правый глаз ничего не видит. А это очень плохо, могут ткнуть, и не заметишь, кто и откуда. Накаркал, черт побери. Бедро правой ноги обожгла резкая боль. Причем обожгла сразу, обычно от ранения до пришедшей боли проходят какие-то мгновения, но не в этот раз. Я заорал, ткнув шпагой чуть ли не в рычащий рот бородатого разбойника.

Люди, напавшие не меня, почему-то действовали молча, и только тот, которому досталось острием шпаги в лицо, завыл на одной ноте, раскачиваясь на коленях из стороны в сторону.

Я направил коня на шарахнувшегося от меня в сторону низкорослого типа, похожего на сказочного гнома из-за своей непомерной ширины и бороды лопатой, доходившей ему до середины груди, и достал его клинком. Двое оставшихся врагов поспешили скрыться в кустах, один из них бежал, сильно склонившись набок.

Все, как будто бы все. Я огляделся по сторонам и убедился, что больше никого нет. Соскочив с Ворона, я попытался опереться на раненую ногу и едва не упал, успев в последний момент ухватиться за ремень стремени. Плохо дело, очень плохо. Рана большая, крови успело набежать полный сапог, необходима срочная перевязка. Но сначала маленькое дельце, иначе никак. Их трое, еще живых врагов, и каждый из них должен умереть. Не хочется получить пулю или железо в спину, когда стану перевязать рану и мне будет не до них. И никаких уколов совести, что мне придется добивать раненых, потому что я спешу спасти свою похищенную дочь, а эти люди встали у меня на пути.

Шелк сорочки вырывался из рук. И я плюнул на то, чтобы разорвать ее на узкие полоски, обмотав ею ногу прямо поверх штанов. Куда же они угодили, раз кровь едва удалось унять? И еще очень плохо то, что почти не чувствую ноги, хуже некуда.

Послышался стук подков по каменным плитам, покрывающим тракт. Стук очень частый, вероятно, люди спешат на звуки выстрелов. Но кто они?

В седло с ходу вскочить не удалось, и я прикрылся Вороном, держась за него. Голова пульсировала болью при каждом ударе сердца, серьезно же ей досталось. Раненую ногу почему-то сгибало в колене, хотя сам я не прикладывал к этому ни малейших усилий. Ну кто же там едет, дьявол их всех разбери?

Наконец из-за зарослей молодого бука показалось несколько всадников, то ли трое, то ли все четверо, разглядеть было сложно из-за пелены в глазах, которую я безуспешно пытался проморгать.