Загадка и магия Лили Брик - Аркадий Иосифович Ваксберг

не приспособленный к роли семьянина, отца семейства в общепринятом смысле слова. Перспектива оказаться в такой стихии его отпугнула. Приезд в Ниццу для свидания с дочерью, сам по себе, уже мог бы косвенно означать, что он готов к исполнению этой роли. И кто в точности знает, какие слова он услышал от Элли? Что она ему предлагала? На что толкала? Ничего общего — в смысле духовном — у них, разумеется, не было. Свершившийся «факт» — общий ребенок — мог стать искусственным мостом между ними. Мостом — по необходимости. И значит — обузой. Притом такой, в которой он, по причинам этическим, даже не мог бы признаться. Маяковский бежал сломя голову. Уже 25-го он вернулся в Париж и сразу же отправил в Москву телеграмму: «Очень скучаю целую люблю». Отправил, еще не зная, какая встреча ему предстоит всего через несколько часов.

Эта встреча со всеми подробностями описана множество раз — рассказывать о ней снова необходимости нет. Речь идет, конечно, о том, что сразу по возвращении из Ниццы, 25 октября, во второй половине дня, в приемной частного врача, доктора Жоржа Симона, невдалеке от Монпарнаса, Маяковский познакомился с двадцатидвухлетней русской эмигранткой Татьяной Яковлевой, стремительно и властно вторгнувшейся в его жизнь. И значит, в жизнь Лили.

Встречу устроила Эльза, которая сама Маяковского туда привела, зная, что Татьяна будет там в это время. Свою роль «сводницы» Эльза объясняла так: с этой рослой, красивой соотечественницей она познакомила Маяковского лишь для того, чтобы избавить его от языковых проблем, а себя от обременительной необходимости постоянно быть рядом с ним в качестве переводчицы.

Блажен, кто верует… Без консультаций с сестрой, а возможно, и без ее просьбы никогда она на это бы не решилась. Шальная идея — сводить Маяковского с барышнями в его вкусе — принадлежала именно Лиле и использовалась ею не раз. Скорее всего, Лиля и подбросила ее Эльзе — видимо, по чьей-то подсказке. Ведь Агранов, «Сноб» или кто-то другой из того же ведомства отлично знали, зачем Маяковский поехал в Ниццу, — только самый наивный мог предполагать, что Маяковский за границей был свободен от лубянского глаза.

Вероятные последствия рисовались чекистским бонзам в самом мрачном виде — вообще традиционном для них: в каждом они видели потенциального «предателя» и невозвращенца. Отвлечь Маяковского от возможной привязанности к маленькой дочери, избавить от опасности превратиться в эмигрантского мужа мог, по мнению Лили, которую, конечно, поставили в известность о грозящей опасности, только новый «романчик». Советской обольстительницы, то есть проверенного и доверенного лубянского агента в юбке, тут, в Париже, под рукой не было, а решать задачу надо было незамедлительно. На худой конец сгодилась бы и эмигрантка, которую можно было держать под лубянским колпаком. Лиля, естественно, обратилась за помощью к сестре. Как иначе понять ту стремительность, с которой Эльза устроила это знакомство: не откладывая ни на час — в тот же день, когда Маяковский вернулся из Ниццы? И как объяснить этот странный способ знакомства: в приемной врача, правда, хорошего знакомого Эльзы? Кто мог знать, что оно приведет не к очередному флирту, как было множество раз, а обернется чем-то куда более серьезным?..

Татьяна Яковлева, которую выписал с большим трудом из Пензы под предлогом лечения (Татьяна действительно болела туберкулезом и от него излечилась во Франции) ее дядя, известный в то время художник Александр Яковлев (за год до встречи Маяковского с Татьяной его даже удостоили ордена Почетного Легиона), уже была избалована успехом у мужчин и всеми прелестями светской жизни. Она служила топ-моделью в фирме «Шанель», за ней ухаживали такие богачи из эмигрантской элиты, как нефтяной магнат Манташев, и такие знаменитости из мира искусств, как композитор Сергей Прокофьев. Дни и вечера Татьяна и раньше проводила в обществе артистов, писателей, музыкантов (впоследствии, кстати сказать, сообщает Василий Васильевич Катанян, она дружила с Марлен Дитрих, Гербертом фон Караяном, Марией Каллас, к ней в гости приходили Грета Гарбо, Сальвадор Дали, а на старости ее лет и Иосиф Бродский…), поэтому появление Маяковского само по себе не было способом перехода в иную, более высокого уровня, социальную среду — она и так в ней вращалась, появляясь вместе с Маяковским всюду, где были ее давние знакомые и друзья.

Став завсегдатаями монпарнасских кафе, они сразу обратили на себя внимание литературной и артистической богемы Парижа. Французской — ничуть не меньше, чем русской. Волею поразительных обстоятельств именно в это время произошло знакомство Эльзы с Арагоном и — соответственно — Арагона с Маяковским. Так что октябрь двадцать восьмого года можно вполне считать знаменательной вехой в жизни сразу нескольких людей, входивших в тот семейно-творческий круг, о котором уже шла речь.

Несомненное влияние на Маяковского оказал один, пустяковый в сущности, но все-таки тоже «мистический» факт: еще в марте 1914 года, когда он, совершая турне футуристов, заехал в Пензу, ему повстречалась молодая женщина Любовь Яковлева, на которую он сразу обратил внимание. У женщины этой была восьмилетняя дочь — та самая Татьяна, с которой четырнадцать лет спустя его свела Эльза в Париже… Дед Татьяны, кстати сказать, то есть отец пензенской знакомой Маяковского Любови Яковлевой — Николай Аистов, был главным балетмейстером Мариинского императорского театра в Петербурге, сменившим на этом посту Мариуса Петипа. У парижской эмигрантки, таким образом, была совсем неплохая родословная.

Этот роман стал сразу же развиваться не в соответствии с тем банальным сценарием, который сочинили в Москве. Маяковский влюбился отнюдь не на шутку. Об этом свидетельствует хотя бы один непреложный и бесспорный факт: Татьяна Яковлева вошла в его поэзию. И тем самым — в его жизнь: притом отнюдь не ярко вспыхнувшей и быстро погасшей кометой… Все другие, кроме Лили и тех, кто был до нее, сохранились в его биографии, но не оставили никакого следа в стихах. И уже одно то, что появилась еще одна героиня его стихов — тех, что наперед были обещаны только ей, — было для Лили тягчайшим ударом. И Лиля — отдадим ей должное — никогда этого не скрывала.

Сам по себе этот чрезвычайный факт для нее означал, что у Маяковского появилась не очередная барышня для любовных утех, а серьезная и опасная соперница. Безошибочным своим чутьем Лиля ощутила, что эта опасность куда более велика, чем та, от которой Татьяне предстояло отвлечь Маяковского. То есть, попросту говоря, Лиля своими же руками, сама того не желая, толкнула его в объятия реальной, а не воображаемой соперницы, — в объятия, которые оказались куда более крепкими,