Потерянный шпион - Вячеслав Афончиков

– Вы считаете, там его место, боцман? – презрительно прищурившись, спросил командир. – Подумайте над этим, боцман, серьезно подумайте!

Если бы в последующие полчаса рядом с боцманом кто-нибудь сообразил бы поместить ученого-филолога и этот ученый удосужился бы записать мысли боцмана по поводу сохранности корабельного имущества, на свете появился бы прекрасный словарь идиоматических выражений с хорошей претензией на академичность…

Зихерхайтскапитан Шмидт уже несколько дней сидел в своем кабинете, при этом его стол был завален разнообразными бумагами. Он, по распоряжению своего непосредственного начальника, зихерхайтсдиректора Фукса приводил в порядок материалы по делу «Волхвы» для того, чтобы закрыть его и сдать в архив. Он был категорически не согласен с тем, что это дело закончено, однако его мнения в Департаменте никто не удосужился спросить, а сам он, исходя из своего жизненного опыта, был абсолютно уверен, что инициативы проявлять не следует. Из всех типов офицеров, служивших в Департаменте Государственной Стражи, наименьшей любовью у руководства пользовались офицеры умные и инициативные. Более того, этот тип офицеров вызывал наибольшее раздражение, что вполне понятно – если человек выступает с инициативой, значит, он обоснованно полагает, что у него есть идеи более остроумные и рациональные, чем у его руководства. Если же офицер и вправду полагает, что в его голову могут приходить мысли более остроумные, чем в головы старших по должности и званию командиров и начальников, следовательно он не испытывает должного уважения к этим самым начальникам, то есть фактически нарушает п.п. 12 и 13 устава внутренней службы, которые гласят: «Сотрудник Департамента обязан с должным уважением относиться к своим командирам и начальникам, старшим по званию, старшим…» Здесь следует справедливо заметить, что в любой армии или полиции мира офицер, не соблюдающий устава внутренней службы, является плохим офицером, и любая армия или полиция стремится от такого офицера скорее избавиться. Понимая, что ничего изменить он не может, Шмидт тем не менее добросовестно выполнял поставленную перед ним задачу и усердно сортировал, нумеровал и подшивал документы по закрываемому делу.

В его руках вновь оказалась папка из спецхранилища, которую можно было выносить оттуда только по специальному письменному разрешению господина зихерхайтспрезидента, но которую все же принесли к нему в кабинет, так как распоряжение касалось всех документов по данному делу. На обложке этой папки стоял гриф «Совершенно секретно» и было написано: «Личное дело, секретный сотрудник Р-028 „Аристократ“. Шмидт открыл папку и внимательно пролистал документы, которые в ней хранились. Агент «Аристократ» был внедрен в координационный совет организации «Волхвы» три года назад и, судя по содержанию его донесений, пользовался полным доверием у руководства заговорщиков. «Аристократом» был граф Герхард фон Шлак, потомственный дворянин из древнего рода фон Шлаков. Ничего особенного не было в личном деле этого осведомителя, таком же, как и личные дела десятков тысяч других осведомителей, снабжавших Департамент Государственной Стражи деликатной информацией вот уже более полувека. Шмидта заинтересовало не это – ему вдруг очень захотелось понять, почему этот Герхард фон Шлак стал секретным осведомителем. За время своей службы в Департаменте зихерхайтскапитан видел сотни таких специальных агентов, десятки из них были завербованы лично Шмидтом. Он выделял из них тех, кто шел на сотрудничество ради денег, и тех, кому в жизни не хватало острых ощущений, кто был от природы ущербен и сотрудничеством с Департаментом самоутверждался в этой жизни и кто банально пытался свести счеты со своими недругами и соседями; но здесь – здесь было что-то иное. Граф фон Шлак-младший был образованным и материально обеспеченным человеком, скорее всего, он не должен был страдать комплексом неполноценности. Вряд ли причиной сотрудничества был поиск острых ощущений – у графа было достаточно денег для путешествий, занятия конным спортом, охотой.

Шмидт подумал, что ключ к пониманию мотивов поведения фон Шлака лежит в самой истории имперского дворянства. В течение многих веков в Империи правила сформировавшаяся дворянская элита, однако, как это часто бывает в истории, эта элита имела неуклонную тенденцию к вырождению. Если какие-нибудь пять-семь сотен лет назад понятия «дворянин» и «воин» (точнее – «всадник») обозначали одно и то же, то к началу прошлого века имперское дворянство занималось чем угодно, но только не защитой отечества, при этом две трети этого дворянства жили в абсолютной праздности. Те немногие представители тогдашней политической элиты, кто все еще следовал традициям и отправлял своих сыновей служить в армию, тем не менее отправлял их в один из специальных придворных элитных полков, служба в которых никакого отношения к защите отечества не имела, но была квинтэссенцией все той же праздности, только в красивом парадном мундире. Такое состояние правящей политической элиты не могло не привести Империю к глубокому духовному и экономическому кризису. Пришедший в результате дворцового переворота к власти император Максимус IV понимал, что требуются решительные меры, и, с присущим ему радикализмом, приступил к уничтожению старой элиты и к выращиванию новой. Это его решение историки до сих пор считают одним из самых спорных и неоднозначных, однако ни один из этих историков не нашел ответа на простой вопрос – а куда еще можно было бы пристроить полностью выродившуюся политическую элиту? Имперское дворянство в эти годы раскололось на три части: одна из них, примерно равная половине от их общего числа, захватив с собой свои сбережения, бежала в страны Запада для того, чтобы затем, в значительной своей массе, встать в ряды армии Мерсье. Другая, наименьшая и возможно – самая достойная, еще не выродившаяся духовно часть организовала попытки сопротивления новой власти, и именно эта часть, а не все дворянство, как писали некоторые исследователи, и была уничтожена. И наконец, была третья часть – те, для кого привилегии и положение были основной и единственной целью всей их жизни. Именно в привилегиях, положении в высшем свете и ренте они видели смысл своего существования. Единственно возможный путь не только для своего спасения, но и для сохранения своего положения они видели в активном сотрудничестве с Департаментом Государственной Стражи. Шмидт хорошо помнил запыленные папки из спецхранилища, папки, в каждой из которых было полно спецдонесений на своих же товарищей-дворян и многих других подданных, недворянского происхождения, иногда – просто людей, оказавшихся в ненужное время в ненужном месте.

Так или иначе, но в имперской дворянской элите середины прошлого века произошел противоестественный отбор, в результате которого в Империи из дворян выжили только те роды, представители которых отличались максимальной нечистоплотностью и беспринципностью. Их отцы сотрудничали с Департаментом в деле истребления себе подобных, и это была та цена, которую они заплатили за свою жизнь и привилегии. Их сыновья, конечно же, не отвечали за поступки отцов, однако выросли и были воспитаны именно в этой среде и в большинстве своем имели те же жизненные приоритеты.

Несмотря на все это, в сегодняшней Империи существовала определенная мода на «дворянство». Многие крупные чиновники старались обзавестись красивой родословной и гербом, хотя все знали, что их предки, а чаще всего – они сами, приехали в столицу из какого-нибудь хутора Южного Верхнеземелья. Тем не менее желание обрести дворянские корни было вполне объяснимым и даже, можно сказать, естественным. Шмидт помнил, как в Академии, на занятиях по политологии старенький профессор объяснял им смысл понятия «легитимности власти». Для человека, шагнувшего из свинопасов в главы крупного имперского департамента, очень важно было избавиться от ощущения собственной неполноценности и понять, почувствовать, что власть, которая свалилась в его руки, есть не случайность, но историческая предопределенность.