Русский Ришелье - Ирена Асе

Хенрик Дрейлинг вспомнил про свою лесную колдунью и неожиданно для самого себя признал:

– Освободить крестьян было бы благим делом.

Вот тут герцог недоуменно посмотрел на Дрейлинга, мол, ты что, советы осмеливаешься мне давать?! Под его высокомерным взором купцу стало неуютно.

После паузы его светлость продолжил:

– Граф Магнус Габриэль – великий мастер интриги, умеет ловко распускать слухи. Он понимает, как опасен для Швеции мудрый правитель Кокенгаузена, и будет делать все, чтобы в Москве Ордина-Нащокина сочли мздоимцем, безбожником или предателем.

Дав характеристику рижскому генерал-губернатору, герцог добавил:

– Что касается меня, то я увеличил свою охрану, мои мушкетеры пребывают в постоянной готовности к обороне мощного митавского замка. Пусть их мало, но я все же не беззащитен. Что же до губернатора Кокенгаузена, скажешь ему – герцог Якоб советует никуда не выходить без надежной охраны.

– Я все запомнил, ваша светлость.

Когда Дрейлингу показалось, что все уже обговорено, герцог предупредил разведчика:

– Если тебя вдруг задержат в пути шведы, ты можешь объяснять: мол, в Курляндии узнал, что в Кокенгаузене дешево продают лен. Скажешь, что тебе это поведал митавский купец Петр Гасс. Это мой верный слуга, он при необходимости и в Риге все подтвердит. Чтобы было безопаснее ехать обратно, в Кокенгаузене на самом деле купишь российский лен.

– Да куда же я его потом дену?! Ведь зима скоро. В Риге судоходство прекратится.

– Повезешь в Митаву и продашь мне. А я отправлю его за море через незамерзающий порт Виндаву. Так что если кто из шведов и прознает о твоем путешествии в Кокенгаузен, то решит – невелик грех, просто хотел заработать.

– Все понял, ваша светлость!

Прощаясь, великий правитель крошечной страны царственно протянул купцу руку для поцелуя. И не удержался, смазал впечатление, по-торгашески добавив:

– Вернешься из Кокенгаузена с добрыми вестями – продам тебе зерно на пять процентов дешевле местной цены и разрешу заплатить за ввозимый в Курляндию лен только половину пошлины…

Барон Фалькерзам сам проводил рижанина к выходу из замка. Потом вернулся и тактично, но с намеком на упрек заметил его светлости:

– Вот радуется-то купчишка! Зерно на пять процентов дешевле.

– А иначе пришлось бы новых котов кормить, – неожиданно ответил герцог.

– Каких еще котов?

– А куда нам непроданное зерно было бы девать? В амбары? Так тогда котов надо держать, чтобы мыши не сгрызли. Нет, пусть уж лучше этот купец приобретет зерно у нас, хоть и недорого, чем скупает у местных баронов…

Видя, что барон Фалькерзам оценил деловые качества своего повелителя, герцог Курляндии и Семигалии весело произнес:

– Так что, канцлер, не надо учить меня коммерции!

Хенрик Дрейлинг, довольный разговором с герцогом, неспеша вернулся в трактир.

– Ты видел его светлость? Каков он? – с интересом расспрашивала отца любопытная Герда.

Заметим, что Дрейлинг не взял ее с собой не только потому, что считал: никто не должен слышать его беседу с герцогом. Он помнил о словах курляндского шпиона в Риге, намекнувшего, что его светлость может заинтересоваться Гердой. А превращать дочь в развратную фаворитку его светлости, живущую с женатым мужчиной, никак не входило в планы Дрейлинга.

– Папа, так что из себя представляет герцог? – вновь поинтересовалась Герда.

Ее отец загадочно ответил:

– О, это купец не чета мне, грешному!

Герда не смогла понять, что ее отец имеет в виду.

На следующее утро путники направились в Кокенгаузен.

Утро выдалось холодным, стоял такой туман, что трудно было разглядеть что-либо и в тридцати шагах. Отряд шведских драгун под командованием полковника Глазенапа продвигался вдоль реки Даугавы в направлении Кокенгаузена. Полковник сказал капитану Шталкеру, который вызвался добровольцем отправиться в разъезд:

– В Кокенгаузене нас не ждут. Мы обрушимся на московитов, как снег на голову.

А в Царевичев-Дмитриев граде не подозревали об опасности. Город жил обычной повседневной жизнью. Стучали топоры у реки – воевода Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин велел строить речные суда, и прибывшие из Москвы плотники сноровисто создавали в Царевичев-Дмитриев граде целую флотилию ладей. Не покладая рук трудились и городские портные: воевода загодя готовился к зиме и еще летом заказал местным ремесленникам большое количество овчинных тулупов для солдат.

Впрочем, войска в городе было немного – меньше полутора тысяч солдат. Прославленный шведский полководец генерал-фельдмаршал Делагарди вполне мог бы попытаться отбить Кокенгаузен у русских, но по непонятным воеводе Ордину-Нащокину причинам даже не пытался наступать. В результате горожане – местные немцы, латыши, а также русские горожане – жили в Царевичев-Дмитриеве мирно и спокойно. Мало того. Мудрый Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин добивался возвращения в край тех, кто бежал из родных мест от ужасов войны. Воевода не менял местных порядков, даже сохранил в городе магдебургское право. Заботился Афанасий Лаврентьевич и о том, чтобы стрельцы не смели обижать окрестных крестьян, и тем побуждал земледельцев селиться поблизости от Царевичев-Дмитриева града.

В то утро воевода работал в своем кабинете на втором этаже старинного рыцарского замка. В кабинете было неуютно: темновато, сыро. Увы, строили замок давно, когда еще не умели создавать таких удобных помещений, как в цивилизованном семнадцатом столетии.

Сын Ордина-Нащокина, Воин Афанасьевич, ставший помощником и секретарем отца, зажег свечу. Афанасий Лавреньевич поежился и в очередной раз подивился, как от каменных стен замка веет холодом. То ли дело – сосновая стена в русском бревенчатом тереме!

Кликни слугу, пусть разожжет камин! – не выдержал воевода.

Из своего кабинета Афанасий Лаврентьевич управлял весьма обширной территорией. Хоть и сидели в Динабурге (Даугавпилсе), Мариенбурге (Алуксне), Режице (Резекне), Люцине (Лудзе) свои воеводы, все они подчинялись воеводе Царевичев-Дмитриев града. Ему же писали письма иностранные дипломаты, его решениями интересовались богатые заморские купцы.

Приступив к работе, Афанасий Лаврентьевич первым делом спросил у сына:

– Нет ли известий от торговых людей из Любека?

– Нет, батюшка, – с сожалением ответил Воин Афанасьевич. – Скоро должен прибыть посланец от герцога Курляндии и Семигалии Якоба. Быть может, он привезет и послание от любекского магистрата.

Юный Воин Афансьевич столь легко выговаривал малознакомые русским людям термины – «герцог», «магистрат», – словно с детства готовился вести дела с Западной Европой. Педагогами сына воеводы были образованные поляки, которые учили его иностранным языкам, западной географии и истории, математике. Не случайно Воин Афанасьевич был не только секретарем своего отца-воеводы, но и отвечал за переписку с иностранцами.