По Южной и Центральной Африке - Эмиль Голуб

то этим я обязан прежде всего милости самого царя и дружбе с его старым советником. Этот старик, обнаруживший недюжинны» географические познания, не только выполнял в государстве функции своего рода канцлера, но и соединял политическую деятельность с медицинской практикой. Ко мне он как ни странно, отнесся не как к сопернику, а как к коллеге. Народ очень уважал старика, а потому его покровительство весьма облегчило мое предприятие. Он уговаривал то одного матока, то другого следовать за нами в глубину страны Машукулумбе, до самой Луэнге. Его авторитет оказался сильнее страха, и мы с легким сердцем выступили из лагеря.

Воспоминания о днях, проведенных во владения» Мо-Панзы, впоследствии явились для нас светлым пятном на мрачном фоне действительности, ибо судьба наша вскоре круто изменилась.

Сначала дорога от резиденции Мо-Панзы, к нашему большому удовлетворению, вела прямо на север. Пересеченная местность имела уклон в этом направлении. В пер вой долине я увидел речку Ки-Ачова, а во второй — Морубе. На ней раскинулось селение, окруженное чудесными по лями, среди которых мы отдыхали около получаса. В этом селении жила дочь Мо-Панзы — трудолюбивая, скромна) женщина, которую мы щедро одарили. На деревьях вокруг хижин были развешаны большие калебасы, в которых матока хранят колдовские зелья, медикаменты, а также бродило, употребляемое при приготовлении бучуалы.

На ночь мы стали лагерем у селения Мусосо, лежащего на высоком правом берегу Ки-Моньеко — самой красивой из рек, протекающих в северной части страны Матока. Северный берег реки покрыт густыми лесами, изобилующими дичью. В них обитают целые стада антилоп — эланд и гну, зебр, буйволов.

Селение Мусосо, прекрасно укрытое пальмами и гигантскими мимозами, насчитывало ко времени нашего посещения всего лишь несколько семейств. Они жили в семи хижинах, представлявших собой как бы последний значительный форпост матока на границе со страной Машукулумбе. Вождь Чинганья радушно принял нас и одарил земляным орехами и дикими плодами.

Утро 17 июля 1886 года было одним из самых волнующих на протяжении всего путешествия. В этот день мы должны были впервые ступить на девственную для европейцев землю государства Машукулумбе.

Мы поднялись рано и прошли первые 5 километров в северо-восточном направлении, а потом повернули прямо на север.

Сначала мы следовали вдоль реки Моньеко, берега которой представляют собой настоящие джунгли с живописными, меняющимися пейзажами. Узкая тропа вилась примерно на высоте 12 метров над рекой.

Долина, которую мы прошли в этот день, словно создана для большого селения: плодородная почва для полей и садов, непересыхающая река, которая может круглый год давать воду для орошения земли… К тому же река Луэнге судоходна до самого впадения ее в Замбези. На левом берегу Моньеко — густые леса. Кругом — хорошие пастбища, обилие дичи.

Рассказывая о своем путешествии на север от Замбези, я не раз упоминал о том, как много дичи в тех местах, где я побывал. Однако все это не идет в сравнение с тем, что мы увидели 17 июля. Должен, впрочем, оговориться, что мы достигли границы, за которой не применялось огнестрельное оружие, и, кроме того, оказались на территории, где матока не решаются охотиться из-за машукулумбе, а машукулумбе из-за матока. Мы встречали бесчисленное множество разнообразных животных, которые нас совершенно не боялись. Если бы подобный заповедник попался нам к югу от Замбези, мы поспешили бы удовлетворить свою страсть к охоте и коллекционированию, здесь же чувствовали себя несколько подавленными: ведь мы уже вступили в страну Машукулумбе, и нам предстояло стать лагерем в одном из селений этого народа. Мысли наши снова и снова обращались к этим удивительным племенам и к их родине, еще совершенно неизвестной европейцам.

Мы шли впереди, когда один из носильщиков догнал нас и попросил подождать, пока подойдут все остальные, ибо |они чувствовали себя в безопасности только под охраной наших ружей. Сильно отстал и Освальд, заботам которого я поручил заболевшую ослицу Пици-Намахари.

В это время ко мне подошел Освальд и сообщил, что ослица сдохла.

Полтора месяца спустя, уже на обратном пути, мы узнали, что ослица все еще жива и находится в одном из селений машукулумбе, где ее всячески оберегают как некое сокровище, упавшее с неба. Она совершенно здорова и даже разродилась отпрыском, который в отличие от своей серьезной матери — страшный баловник. Среди машукулумб. он пользовался еще большей популярностью, чем его глубокомысленная мамаша.

Кроме крупного рогатого скота и собак у машукулумбе нет домашних животных, и asintts[67] вызывал у местных жителей такое же, если не большее, удивление, какое вызывают у наших крестьян верблюды, медведи или слоны, которых водят с собой канатные плясуны. Иногда машуку лумбе окружали нас столь плотной толпой, что мы почти не могли двигаться. Но если один из наших ослов начинал ржать, вся масса людей мигом разбегалась, а некоторые, особенно женщины и дети, мчались до самого селения. Африканцы никак не могли привыкнуть к ослам, которых окрестили «зебрами чужестранцев». Местные быки проявляли еще меньше склонности подружиться с длинноухими, обнюхивали их и иной раз бодали. Еще чаще наших верных животных преследовали местные собаки, которые, очевидно тоже принимали усталых серых пришельцев за зебр.

Не меньше доставалось от собак и нашим бедным козам Вступая в селение, мы были вынуждены помещать их в се редину колонны, чтобы как-то защитить. Уже тот факт, что козы и овцы, которых разводили соседи машукулумбе, было неизвестны в их стране, показывает, насколько изолирован но они жили. Эта отчужденность имела и другое последствие: они не могли путем скрещивания улучшить местную породу коров, как это удалось бечуанам, которые издавна спаривали свой скот со скотом дамара и зулусов.

Ожидая носильщиков, я заметил новый тип термитников. Они были самыми низкими из всех, какие мне доводи лось наблюдать в Южной Африке, — не выше 20–30 сантиметров, да и формы я такой не видел: они походили на блюдо, уровень которого понижается по направлению к центру, где находится большое входное отверстие. Поперечник такой постройки из лесса или латерита с крутой наружной стеной составлял обычно 70–90 сантиметров. Подобные постройки попадались и в долинах, но чаще я замечал их на лесистых склонах латеритовых или скалистых возвышенностей, покрытых глиной или лессом.

Наконец группами по четыре-пять человек подошли носильщики. Когда они собрались, я дал им немного отдохнуть, затем велел построиться в колонну и двигаться в сторону самого южного селения машукулумбе, которое, как говорили, находилось неподалеку.

Направо и налево от нас часто появлялись дикие животные, а по ту сторону реки Моньеко возвышались большие хижины, напоминавшие