Королева Таврики - Александра Девиль

Промаявшись ночь, Марина проснулась чуть свет и подошла к окну, глядя на дом Нимфодоры в надежде увидеть соседку и знаком позвать ее к себе. Первые бледные лучи зари освещали улицу, припорошенную снегом, прорисовывали на темном фоне домов очертания окон, дверей и резных каменных украшений. Прислонившись лбом к холодной стене, Марина бездумно смотрела перед собой и понимала, что ожидание ее бесполезно, что изнеженная дама вряд ли просыпается так рано.

Девушка уже хотела отойти от окна, как вдруг дверь дома Нимфодоры приоткрылась и кто-то сделал шаг на улицу, но тут же вновь скрылся за дверью, словно его притянули обратно чьи-то руки. Марина подумала, что, возможно, какая-нибудь ловкая служанка прощается на пороге со своим дружком. Это показалось ей забавным, но в следующую минуту девушка похолодела: из дома соседки вышел не кто иной, как Донато. А руки, которые его удерживали, обнимая, были руками Нимфодоры. Вдовушка даже устремилась за любовником на улицу, хотя была легко одета. Когда она обхватила Донато за шею и поцеловала, платок с ее плеч соскользнул на землю. Донато поднял его, накинул на Нимфодору, еще раз обнял ее напоследок и, отвернувшись, шагнул к дому Гавраса. Вдовушка посмотрела ему вслед и, зябко поежившись, скрылась за дверью.

Потрясенная увиденным, Марина опустилась на пол и прижала руки к лицу. Она сама не могла понять, какие чувства сейчас ее обуревают: гнев, обида, ревность, ненависть или стыд. Еще минуту назад она готова была сделать Нимфодору своей исповедницей, и лишь случайность позволила ей узнать горькую правду. Но когда эти двое успели сговориться и стать любовниками? Ведь, кажется, вчера они только впервые увиделись? Или, может, были знакомы раньше?

Но как мог Донато в одночасье предать все то, что соединило его с Мариной, ради чего она, девушка строгого воспитания, готова была забыть самое себя и идти за ним на край света?..

Марине хотелось сейчас, сию минуту, все высказать ему, и она, не думая о последствиях, выбежала из своей комнаты. Донато как раз шел по коридору, и девушка кинулась к нему, сдавленным голосом выдохнула:

— Подлец!.. Как ты мог… с Нимфодорой… Я вас видела в окно.

Донато схватил Марину за руки и со словами: «Молчи, нас могут услышать» почти грубо втолкнул ее к себе в комнату и закрыл за ней дверь.

— Хочешь — поговорим здесь, но не в коридоре, — сказал он отрывистым, приглушенным голосом.

— Не о чем нам с тобой говорить, мне уже все ясно! — прошептала она, задыхаясь от возмущения и подступивших слез.

— Ты напрасно меня обвиняешь, называешь подлецом. — Он прислонился спиной к двери, заслоняя ей выход. — Пойми: я мужчина и не могу так долго обходиться без женщин. Тебя, чистую девушку, я не смею тронуть, так что же мне делать? Природа требует своего.

Марина хотела возразить, что, если мужчина любит девушку, то может на ней жениться, а не искать себе доступных женщин, но не знала, как выразить это словами, чтобы не показалось, будто она навязывает себя ему в жены. Слезы душили ее, мешали думать и рассуждать. Изо всех сил она пыталась держать себя в руках, чтобы не заплакать перед Донато. Но он все-таки заметил ее состояние и, взяв девушку за плечи, мягким голосом сказал:

— Тебе надо успокоиться, Марина. Ступай к себе в комнату, отдохни, помолись. Я скоро сам к тебе приду для серьезного разговора. Все слишком важно, чтобы обсуждать вот так, на ходу, когда ты в гневе.

Марина вдруг уловила от него аромат пряных духов Нимфодоры. Резко сбросив со своих плеч его руки, она ломким голосом сказала:

— Только прежде смойте с себя благовония вашей любовницы! Терпеть не могу мускусные запахи!

Донато посторонился, давая ей дорогу, и Марина почти бегом кинулась в коридор. Закрывшись у себя в комнате, она дала волю слезам, но они не облегчили ее душу. Рухнуло все, чем она жила последние три месяца, на что надеялась в будущем, ради чего готова была преодолеть любые испытания. Теперь оставалось лишь уйти, устраниться из жизни Донато и предоставить отцу Панкратию самому решать все вопросы, связанные с римлянином.

Был ранний час, и Марина с тоской подумала о том, что скоро предстоит утренняя молитва и завтрак в окружении строгих домочадцев Гавраса. Находиться среди людей, ежеминутно боясь встретиться глазами с Донато, было для нее сейчас невыносимо.

И Марина решила немедленно отыскать отца Панкратия, рассказать ему всю правду и попросить о скорейшем возвращении в Кафу.

Она тут же устремилась туда, где в этот утренний час мог быть священник — в домашнюю часовню Гаврасов. Но, едва спустившись на первый этаж, девушка почти лицом к лицу столкнулась с отцом Панкратием.

— Отче!.. Как хорошо, что я вас повстречала, я шла к вам! — в ее голосе звенели слезы. — Вы словно услышали мою мольбу.

— Что случилось, дитя? — Священник встревоженно заглянул ей в глаза. — Какое-то несчастье?

— Для меня — да, — упавшим голосом ответила Марина и, отвернувшись, смахнула слезы с глаз.

— Пойдем к тебе и поговорим без помех, — решил отец Панкратий.

Они поднялись наверх. Марина шла так стремительно, что у дверей своей комнаты споткнулась. Отец Панкратий, поддержав ее, строго сказал:

— Учись владеть собой и не теряться даже в несчастьях.

Марина толкнула дверь, и от легкого сквозняка заколебалась занавеска, прикрывавшая нишу, где стояла ее кровать.

Девушка и священник вошли и сели друг против друга на скамейки по обе стороны маленького стола.

Марина несколько раз глубоко вздохнула, чтобы окончательно прогнать подступавшие слезы, а отец Панкратий с некоторым удивлением заметил:

— Странно, что ты плакала. Ведь это редко с тобой бывает. Меня всегда радовало, что ты не плаксива, как большинство женщин.

— Обещаю, что не буду плакать и поговорю с вами спокойно, — сказала Марина уже ровным голосом.

— Так что же все-таки случилось?

— Вчера вы дали мне два дня срока, чтобы выяснить мои отношения с Донато. А сегодня я вам говорю: мы с ним — чужие люди, и прошу вас как можно быстрей отправить меня в Кафу.

— Что это значит, почему так вдруг? — в голосе священника прозвучала неприкрытая досада. — Он тебя чем-нибудь обидел?

— Нет. Просто я узнала, что Донато нравится другая женщина, а я для него ничего не значу. Он спасал меня из благородства и еще, наверное, из жалости. И не спрашивайте больше ни о чем, умоляю вас! Мне стыдно об этом говорить. Сейчас я хочу только одного: поскорее вернуться домой. Я понимаю, что Донато вам будет нужен, если поступит на службу к консулу. Но договаривайтесь с ним без моей помощи, все равно у меня нет на него никакого влияния. Пообещайте ему деньги, земельный надел… я не знаю, что еще. Только меня отпустите, я здесь лишняя.

Марина выпалила все это на одном дыхании, стараясь не встречаться глазами со священником, а глядя ему поверх плеча. Взгляд ее упирался как раз в сторону ниши, прикрытой занавеской. И вдруг, к изумлению и ужасу Марины, занавеска заколебалась, из-за нее вышел Донато и насмешливо заметил: