Нежные признания - Элизабет Торнтон

Джеймс знал, что сказала бы Фэйт: его брат нуждался в наставнике-мужчине, к которому испытывал бы доверие и уважение, но Джеймсу было неудобно брать на себя эту роль при живом отце, и он был уверен, черт возьми, что и Родерик не позволил бы ему. Они были практически чужими. Он не нарочно игнорировал мальчишку: они почти не виделись и просто отдалились друг от друга.

Он посмотрел на Родерика и увидел себя в его возрасте. Их двоих отправили в школу, когда им было по восемь лет, родители редко их навещали, на каникулах за ними присматривали только слуги и периодически бабушка Макэчеран и тетя Мария. Неудивительно, что они выросли обидчивыми и сложными. Разница между ними заключалась в том, что он перестал бунтовать, когда увлекся поездами. Любопытно, есть ли у Родди какие-то особенные интересы? Он был полностью согласен с тетушкой: парням можно позволить небольшие глупости. Боялся только, что его брат мог погрязнуть в них выше крыши.

Он попробовал снова:

— Послушай, Родди…

— Нет, это ты послушай, Большой Брат! — Родерик резко встал и одернул рукав своего пиджака, словно отмахивался от удерживающей его руки. — Мне не нужно твое подаяние, и я не нуждаюсь в твоих советах по поводу того, что мне делать. Честно говоря, ты слишком поздно решил исполнять роль старшего брата. Поэтому, если я захочу играть, ходить к проституткам или пить до беспамятства, не стой у меня на пути.

Джеймс отставил стул и встал. Он закипал. Нет. Он уже кипел, и доля правды в словах брата лишь раздражала его. Но — черт побери! — он был главной поддержкой этой семьи и хотя не ждал, что его будут любить за это, желал хоть каплю уважения.

Он процедил сквозь зубы:

— Я бы посоветовал тебе придержать язык, иначе я преподам тебе урок, который ты нескоро забудешь.

Родерик громко рассмеялся:

— Должен предупредить тебя, дорогой братец, что я был чемпионом по борьбе в моем выпуске, до того как меня исключили.

Джеймс презрительно ухмыльнулся:

— Бороться с маленькими мальчиками — это одно дело. Но ты еще не дорос, чтобы справиться со мной.

Беспечное выражение исчезло с лица Родерика, но не сменилось осторожностью, вовсе нет. Он выставил вперед подбородок, его ноздри раздулись, в глазах появился зловещий огонек. Сходство между Джеймсом и младшим братом еще никогда не было таким очевидным.

Одним ловким движением Родерик скинул свой пиджак и отбросил в сторону. Джеймс сделал то же самое. Провоцирующим жестом юноша согнул указательный палец и поманил Джеймса.

— Thigibh an so, bodach! — изрек он. — Иди сюда, старик.

— Бог ты мой! Мальчишка немного знает гэльский. — Джеймс принял позу борца. — Eisol, bhalaich. — Это было все, что он знал на гэльском, и тем не менее, продолжил: — Nach ist thu.

Родерик нахмурился.

— И что это значит?

— Подойди и достань до меня, мальчик.

Не успел Джеймс договорить, как Родерик набросился на него, и они покатились по полу, сплетаясь руками и ногами. Изысканная фарфоровая посуда на столе тревожно зазвенела, но никто не обратил на это внимания. Они хрипели, тяжело дышали, и каждый стремился зажать другого.

Братья разъединились, вскочили на ноги и снова набросились друг на друга. На этот раз они не только столкнули на пол хрупкую посуду, но еще и повалились на стул, который затрещал, а потом сломался, как спичка. У Джеймса было преимущество в весе, но Родерик оказался скользким как угорь. Джеймс не смог зажать его, поэтому схватил за волосы и откинул голову брата назад, обнажив горло. Что собирался делать потом, он не имел понятия. В настоящей драке он бы отрубил Родерику голову, но сейчас не хотел ранить своего брата, только проучить.

Однако Родерик не колебался. Он изо всех сил ударил Джеймса локтем в живот. Тот открыл рот — он не мог дышать, — но не выпустил его. Придя в ярость от боли и гнева, Джеймс уткнул Родерика лицом в диванную подушку, упавшую на пол. Он собирался побороть этого негодника.

Вдруг дверь в оранжерею распахнулась, и в комнату вошла тетя Мария, а следом за ней Фэйт и Маргарет. Маргарет предусмотрительно взяла метлу. Она не стала дожидаться, пока соперники отдышатся. Как разъяренная фурия она набросилась на них и начала бить метлой по головам, извергая проклятия, которые вспоминала впоследствии со стыдом. В это время Фэйт схватила Джеймса за низ рубашки и потянула со всей силы. Тетя Мария держала Родерика за воротник.

Но заставило братьев прекратить драку не грубая сила дам, а слезы ребенка. В комнату вбежала испуганная Гарриет, увидела разгром и расплакалась.

Мужчины встали на ноги.

— Это была игра, — сказал Родерик. — Всего лишь игра.

Девочка бросилась к нему и сердито посмотрела на Джеймса.

— Скажи ей, Джеймс, — попросил Родерик.

Тот сделал одолжение:

— Это было соревнование по борьбе. Родерик показал мне несколько приемов. Ты же не подумала, что мы всерьез, правда?

Тетя Мария посмотрела на свою разбитую дорогую посуду и сломанный стул со щитообразной спинкой и, чисто по-английски, громко засмеялась.

— Игра? — не поверила Гарриет.

Родерик улыбнулся ей.

— Глупышка! Разве ты не знаешь, что мы с Джеймсом лучшие друзья? — Он посмотрел на брата и протянул ему руку. — Мы самые лучшие друзья. Видишь, Гарриет?

Джеймс пожал ее.

— Лучшие друзья, — подтвердил он.

Гарриет успокоилась. Она вытерла слезы и вкрадчиво спросила:

— Мама, можно я пойду с вами в театр? Скажи «да». Я люблю Гилберта и Салливана. Пожалуйста! Пожалуйста!

Они вышли из комнаты, словно не произошло ничего предосудительного, хотя улыбки дам были слегка натянутыми. Никто не хотел разрушать иллюзии ребенка.

Идти в театр сразу после убийства показалось Фэйт неправильным. С другой стороны, ей нужно было как-то отвлечься от постоянного прокручивания в голове сцены в сарае для лодок, когда она споткнулась о тело Денверса. Были еще мысли о Джеймсе, о том, что они теперь вместе и это так же неожиданно, как гром среди ясного неба. Это была большая нагрузка для нее, и она понимала, что не сможет насладиться представлением.

Но она ошиблась. Театр «Савой» в Стренде был гораздо лучше, чем его себе представляла Фэйт. Зданию было всего четыре года; везде роскошь, яркое освещение, а сцена настолько великолепна, что могла бы соперничать с амфитеатрами Древнего Рима. Но все это превзошло само представление. Гилберт и Салливан, безусловно, знали, как доставить удовольствие публике. Фэйт топала в такт музыки, смеялась, хлопала в ладоши, даже напевала себе под нос веселый припев. Когда наконец в зале зажегся свет и настало время идти домой, она почувствовала легкое головокружение, как будто выпила шампанского.

Фойе было заполнено зрителями, которые выстроились в очередь к экипажам, а Джеймс с Родериком оказались впереди. Все толкались. Кто-то наступил на подол платья Фэйт — на одно из тех платьев, которые она заказала у мадам Дигби. Девушка почувствовала, что оно рвется, и хотя ей сложно было вести себя как ни в чем не бывало, она натянуто улыбнулась и повернулась, чтобы посмотреть, кто это сделал.