Комсомолец. Часть 2 - Андрей Анатольевич Федин

не только потому, что она мне нравилась — привык гасить даже скрытые конфликты в коллективе.

— Такой же мерзкий! — сказала Королева.

— Я?

— Да, ты!

Но вот такого поворота я точно не ожидал.

«Это уже попахивает дискриминацией», — подумал я.

Популярное словечко из будущего даже в моих мыслях прозвучало странно — не по-советски.

— Да что ты вообще обо мне знаешь? — спросил я. — Ведь мы с тобой никогда не общались.

Всё же сумел прогнать со своего лица улыбку.

Спросил:

— Ты решила, что раз мне повезло вырасти в интернате, и меня назвали Александром, то я… «мерзкий»? Серьёзно? Только поэтому?

— Только поэтому, — повторила мои слова Королева.

Стояла, скрестив на груди руки. Смотрела на меня, не мигая. Мне очень захотелось обозвать её «дурой». Но я сдержался. Не в последнюю очередь потому, что сам себя мерзким не считал. Я бывал наглым, грубым… даже подлым — отдавал себе в этом отчёт. Мерзкие — это змеи и слизни. Даже Каннибала и Гастролёра я бы таким словом не назвал, потому что всегда правильно использовал определения. И хорошо понимал, что называть меня «мерзким» у Нежиной не было никаких оснований. С удивлением отметил, что обиделся — будто действительно был семнадцатилетним. Отголоски эмоций настоящего Саши Усика?

Встал со стула.

— Спасибо, — сказал я. — Узнал, что хотел.

Усмехнулся, покачал головой.

— Рад, что ты мне всё объяснила. Правда, рад. С Новым годом… Альбина.

Дернулся, чтобы похлопать Королеву по плечу — как любил поступать Паша Могильный (перенял у него эту раздражавшую меня самого привычку). Но заметил, что Альбина вздрогнула. Сделала она это точно не от испуга: понял по её взгляду. Из брезгливости? «Вот такие пирожки с капустой, — мысленно произнёс я. — Мерзкий ты тип, Димочка. Вот так вот: получай. Это то единственное, о чём умолчала твоя бывшая жена при расставании. Хотя мне казалось, что выплеснула она на меня даже больше, чем хотела». Жестом велел Нежиной оставаться на месте (хотя та и не собиралась никуда идти).

— Не провожай меня, — сказал я. — Сам найду выход.

* * *

Я ушёл.

Королева не сказала мне вслед ни слова.

Глава 31

Вспомнил о фильме «Лучше не бывает», когда ехал в переполненном пассажирами автобусе. Там главного героя (которого играл Джек Николсон) спросили, как он «сумел познать женскую душу». Тот ответил: «Взял мужчину, лишил его разума и чувства долга». «Вот уж действительно, — размышлял я, разглядывая сидевших и стоявших в салоне женщин. — Мужчинам не дано разобраться в том хаосе, что творился в головах женщин». Мне пока не удавалось понять женскую логику, разобраться в их образе мышления. Хотя считал себя неглупым и знающим человеком.

Мог соблазнить женщину, обидеть её или развеселить. Но не понимал их и чётко не представлял, откуда берутся их часто бредовые идеи. «Век живи — век учись, Димочка, — думал я. — Проживёшь два века — проучишься вдвое дольше. Но не факт, что далеко продвинешься в изучении психологии противоположного пола: вряд ли это вообще возможно». Прикинул, сколько сейчас в Советском Союзе проживало выпускников школ-интернатов с именем Александр. Усмехнулся, представив, скольких людей должна была ненавидеть Альбина Нежина. И даже посочувствовал ей.

«Бывает же такое, — думал я. — Правильно мужик сказал: лишённые разума…» Вошёл в общагу — порадовался, что вернулся от Нежиной до темноты. Переоделся, сходил на спортплощадку к школе. Физические упражнения пришлись как нельзя кстати: взбодрили меня, очистили голову от философских рассуждений о «природе женской психики». На Королеву я не злился. К вечеру вообще перестал о ней думать: вернулся к «своим баранам». Лишь уяснил сегодня, что Альбина Нежина — обычный человек; что она всего лишь наивная девчонка, живущая в мире собственных фантазий.

* * *

К экзамену по физике я почти не готовился — только пролистал в воскресенье вечером лекции. Ничего нового в своих записях не нашёл. Всё, что изучал в прошлой жизни, вспоминалось легко. А временами всплывали и такие знания, о которых я либо напрочь забыл… либо они достались мне в наследство от прошлого владельца тела. Хотя о прошлом Комсомольца я так ничего и не вспомнил. Не воскресил в памяти ни то, что мог читать о нём в записях Людмилы Сергеевны, не выудил из мозга воспоминания самого Александра Усика. Я так и не представлял, как именно Комсомолец очутился в школе-интернате, знал ли тот что-то о своих родителях, и были ли у него друзья — в той, в его прошлой жизни.

Вот у меня пока сдружиться с кем-либо не получалось. Да и в прошлой жизни я скорее сотрудничал, а не дружил с людьми. С Пашей и Славой поддерживал хорошие отношения, но не более того. Празднование Нового года показало, что Аверина и Могильного мне было рано записывать в друзья (если только в приятели). А кроме них я в общежитии почти ни с кем не общался (разве что с вахтёршами — по вечерам спускался к ним пить чай). Потому проводил выходные перед экзаменом в тишине и одиночестве. Не появилась даже Пимочкина с пирожками. Но я по этому поводу не расстроился. Да и заметил этот факт не без чужой помощи. Напомнила мне о нём в воскресенье дежурившая на вахте женщина: она осталась в субботу без привычного угощения.

* * *

В выходные я выбирался из постели уже засветло. Ни в субботу, ни в воскресенье утром никуда не спешил. За двое суток лишь дважды выходил из общежития — прогулялся до спортплощадки. Не пропускал занятия на турниках и зимой: это было тем немногим, что я внёс в обязательный распорядок дня. На уроках по физкультуре я теперь если чем-то и отличался от других, то только невысоким ростом. Знатным игроком в волейбол или баскетбол не стал. Зато выполнял большее количество подтягиваний на турнике чем любой другой первокурсник с нашей кафедры (не в последнюю очередь, из-за своего малого веса).

* * *

В понедельник будильник затрезвонил в нашей комнате необычайно рано — на рассвете (в такое время мы в прошлый раз вставали только перед той памятной поездкой в колхоз). Случилось это не потому, что мы решили лишний раз проштудировать лекции. И не для того, чтобы мы совершили утреннюю пробежку. А из-за Славы Аверина: староста отправился в