Филин - Андрей Воронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Временами я не совсем понимаю тебя, – пролепетала Станислава.
– Тогда тебе придется туго, – и Нестеров больно сжал тело Станиславы сильными пальцами.
– Больно.
– Будешь дурой – будет еще больнее. Гостей будет много, но ты ни в коем случае не должна узнавать Игоря Горбатенко.
– Горбатенко? Игоря? – в растерянности произнесла Станислава, пытаясь припомнить, не было ли такого среди ее любовников. – Кто он?
– Боже мой, – вздохнул Нестеров, садясь на кровати, – трижды он бывал у нас в загородном доме, ты еще подавала ему кофе. Он ничтожество!
Станислава с трудом припомнила еще довольно моложавого мужчину с проплешиной на голове и тугим, напоминающим по форме молодой огурец, животом. Ей запомнились пальцы гостя, короткие, толстые, с по-женски аккуратными ногтями, запомнился липкий взгляд. Разглядывать Станиславу Горбатенко стал не как большинство мужчин – от ног, а сразу от бедер, вперив взгляд в низ живота. На лицо же, казалось, вообще не обратил внимания.
– Я что-то слышала недавно о нем, он вроде решил баллотироваться?
– Ты вообще его не знаешь, и дома у нас он никогда не был.
– Никогда? – переспросила Станислава.
– Даже если ты увидишь его в нашей гостиной, его там нет.
– А теперь давай займемся любовью, – проворковала Станислава, на самом деле не испытывая ни малейшего желания предаться сексу.
Нестеров секунд десять думал, глядя на идеально побеленный потолок, обрамленный вызолоченным гипсовым карнизом.
– Мне расхотелось, – угрюмо сообщил он.
– Я умею возбуждать и мертвых, – игриво напомнила Станислава.
Обычно Нестеров, решив заняться сексом, на полдороге не останавливался, теперь же он, даже не пожелав жене спокойной ночи, повернулся на бок и больше не подавал признаков жизни.
«Какое мне дело до какого-то Горбатенко, мерзкого типа, не умеющего ценить настоящую красоту? Даже если бы я его припомнила, увидев, ни за что бы не подала виду, что узнала. Вот мой новый знакомый – совсем другое дело. Он чувствует женщину, умеет взглянуть на мир ее глазами, а это дорогого стоит. Кстати, – спохватилась Нестерова, – как его зовут? Неужели он так и не назвал своего имени? Это просто кошмар какой-то, наваждение! Я потеряла голову, – она с опаской посмотрела на мужа, который усердно пытался загнать себя в сон, и под одеялом показала ему фигу. – Вот чего ты заслуживаешь, а не любви. Думаешь, купил меня своими побрякушками? Не дождешься!»
– Ты не спишь? – внезапно отозвался Нестеров.
– Сплю, – так же внезапно для себя сказала Станислава.
И странное дело, такой ответ вполне удовлетворил мужа, словно он был признанием в полной покорности.
Герман стоял перед своим работодателем и держал отчет. Он был преисполнен важности, раздувал щеки, вращал глазами, морщил лоб, сдвигал брови, лишь ушами не шевелил. Он рассказывал о часах и минутах жизни каждого из тех, кого ему поручили изучить. Богатыреву казалось, что Серебров, развалившись в кресле напротив гостиного стола, даже его не слушает. Синий шелковый халат, шитый золотом, дорогие кожаные шлепанцы на босу ногу, чашка горячего кофе и дымящаяся сигарета на отлете.
Серебров же, глядя на Германа, внутренне улыбался: «Ты смешон, Герман. Вообразил себя этаким тайным советником, секретным агентом. Важно не то, где и в какое время человек был, а то, что его заставило туда поехать, важны внутренние мотивы. Аналитиком ты, Герман, никогда не станешь. Возможно, из тебя получился бы неплохой репортер желтой газетенки, но писать большую обзорную статью, сидя в редакции, а не бегая по городу, тебе не поручил бы ни один главный редактор».
– Что у тебя насчет Скворцова? – спросил Серебров, оборвав Германа на полуслове, и подбросил шлепанец. Тот совершил сальто-мортале и оказался на ноге.
Германа это невероятно удивило:
– Как ты это делаешь?
– Попробуй сам, – сказал Серебров.
Герман устроился на стуле, расшнуровал запыленный ботинок и сунул ступню в предложенный Серебровым шлепанец.
– Але, гоп! – скомандовал Сергей.
Серебров закрыл глаза. Шлепанец ударился в потолок и упал Герману на голову.
Серебров расхохотался:
– Рожденный ползать летать не может. В цирке тебе, друг, никогда не выступать.
– Я еще раз попробую.
Вторая попытка оказалась чуть более удачной, во всяком случае, шлепанец потолка не достиг и чиркнул о ногу Германа.
– Предстоит последняя попытка, – констатировал Серебров.
Богатырев набрал воздуха, раздул щеки, изготовился. Резко дернул короткой ногой. Если бы у Сереброва реакция была чуть хуже, тапка угодила бы ему в нос. Но Сергей успел увернуться, даже не расплескав кофе. Тапка упала за кресло.
– Извини, я не хотел.
– Мало того, что не хотел, Герман, так ты и не умеешь это делать и учиться не желаешь. Так что там со Скворцовым?
– Понимаешь, – замялся Богатырев, – к нему не подобраться. Правительственный дом, подземная стоянка, камеры, забор, охрана. Даже в подъезд не сунуться, документы спрашивают. Я три раза мимо будки охранника прошелся, он вышел и поинтересовался, кто я такой, по какому делу, к кому и зачем.
Еще бы пять минут, и он принялся бы подмогу себе вызывать, и меня бы повинтили как пить дать.
– Спасибо и на этом. Информация по Скворцову у тебя невероятно ценная.
– Ты шутишь?
– Утверждаю. Она ценна тем, что я понял – туда соваться мне бессмысленно, а значит, буду и дальше разрабатывать Нестерова с Кабановым.
– Я так и не могу понять, что ты задумал? – пристально глядя на Сереброва, пробурчал Герман. – Носился ты с презентацией, как Кощей Бессмертный с яйцом, а теперь она тебя даже и не интересует.
– Очень интересует, но всему свое время. Презентация хороша тем, что на ней выпить шампанского на халяву можно. Понимаешь, Герман, я над другим размышляю…
– Над чем? – спросил Герман, ожидая каких-нибудь конкретных откровений.
– Если ты не понял, что я затеял, то они не поймут и подавно. Значит, пока все идет в правильном направлении. Ты-то знаешь намного больше их?
– О да, – сказал Герман, вновь надул щеки и облизал зубы языком. Его круглое лицо стало еще круглее, он стал похож на камеру, вытащенную из волейбольного мяча.
– Охотиться можно по-разному, и рыбу ловят по-разному. Одни бросают снасть где придется, другие тащат сеть, растянув ее поперек реки, а третьи знают рыбные места. Кто из них тебе больше нравится?
– Мне все равно, лишь бы рыба была к обеду.