Нео-Буратино - Владимир Корнев

— Понимаешь, Папалексиев, деньги дают человеку массу преимуществ. Это как генеральский мундир. Но представляешь, что будет, если этот мундир нацепить на какого-нибудь неуклюжего олуха с грустным взглядом? Он же даже не сможет воспользоваться преимуществами своего положения! Нет уж! Тут должна быть стать, широта, отточенные движения — словом, генеральский лоск. Кстати, а как ты думаешь, какой должен быть взгляд у генерала?

Тиллим выдвинул вперед подбородок, надменно выпятив нижнюю губу, и обвел окружающий мир взглядом, исполненным воли к победе. Авдотье эта боевая маска понравилась, и она продолжила нравоучения:

— Умница! Настоящий лицедей! Все привыкли к ярлыкам, всем нужно доказать, что ты не верблюд, вот и докажи. Куда бы ты ни входил — в ресторан, в магазин или в общественный туалет, — главное, не суетиться. Не спеша, с достоинством, не принимая во внимание реакцию окружающих, верши свое дело. И не важно, где ты находишься, важно, как ты себя преподнесешь. Когда вокруг тебя засуетятся, оставайся высокомерен и на вопросы окружающих сразу не отвечай, давай понять, что ты важная птица, тогда они начнут тебя бояться. Это главное — быть величественным! Они же не знают, кто ты такой на самом деле, а видят, что имеешь деньги и, значит, можешь ими распоряжаться, а они обязаны выполнять твои прихоти. Кто платит, тот и хозяин жизни. Деньги — генеральский мундир, с деньгами ты — генерал.

Таким образом, в магазин «Мой Париж» Папалексиев вошел, имея на вооружении каталовскую теорию. На вопрос вышколенной продавщицы: «Что вас интересует?» — Тиллим отвечать не торопился. Он уставился в одну точку и, насупив брови, стал демонстративно пересчитывать пачки валюты.

— А покажите-ка нам пиджачок, белый! — наконец произнес он повелевающим тоном.

— В этом сезоне в моде красные, — не без ехидства ответила продавщица. Передавая Тиллиму бордовый пиджак, она коснулась пальцами его руки, и экстрасенс-самородок тут же прочитал ее мысли: «Умный любит ясное, а дурак — красное».

— Нет, нет! — Тиллим отшатнулся от модного пиджака, словно тот был только что снят с прокаженного, и с недовольством проговорил: — Дайте белый, я же белый просил! И вообще, мне нужен пиджак для дамы.

Дама в это время была занята примеркой юбок разных фасонов и длины, но среди эксклюзивных моделей, которые любезно предлагали ей Тиллим и Париж, ничто не могло удовлетворить вкусу строптивой модницы. Изображая на лице муки поиска и недовольство, она перемерила множество изящных дорогостоящих вещей, все надеялась найти единственный и неповторимый экземпляр поэкстравагантнее. Наконец вожделенная юбка была обретена. Последовательная в своих желаниях Авдотья затеяла теперь поиски обуви, подходящей к подобранному костюму. У нее уже рябило в глазах от каблуков, платформ, танкеток всевозможных форм и модификаций, а она продолжала исследовать одну модель за другой, от легких классических лодочек до массивных полувоенных ботинок на шнуровке с обилием металлических крючков и пряжек. Каждую туфельку, каждый башмачок она оценивала с пристрастием, крутясь перед зеркалом на каблуках, рассматривая то в фас, то в профиль продукцию лучших обувных фирм мира.

Папалексиева приводили в восторг неуемные Авдотьины потребности и упрямство в достижении цели, пусть даже эта цель была сугубо материальной. «Ну молодец! Ну умница! Эта штучка знает, чего хочет, и своего не упустит!» — думал Тиллим.

Словно бы в подтверждение его мыслей, закончив примерку обуви, Авдотья доверительно сообщила Тиллиму, что ее пальто в следующем сезоне выйдет из моды, сопровождая трогательное откровение невинной улыбкой. Добрый Тиллим моментально отреагировал на эту печальную новость самым выгодным для Каталовой образом, предложив ей сногсшибательное демисезонное одеяние «от кутюр». Но и этого было недостаточно, чтобы утолить разыгравшийся аппетит модницы: теперь ей срочно потребовалась шуба из чернобурки или — еще лучше — из норки.

— Две шубы! Я подарю тебе и ту и другую! Будешь менять в зависимости от настроения! — не на шутку расщедрился Папалексиев.

Русская душа развернулась во всю свою эпическую ширь. Помогая Авдотье примерять меха, Тиллим с удовольствием касался ее шеи, пальцев и иных частей тела, а в голове стучало: «Куй железо, пока горячо!» И железо на самом деле было горячим, готовым расплавиться под его руками. «Ну и что же, что она меня раскрутила? — размышлял он. — Всякая женщина втайне желает на что-нибудь раскрутить мужчину, ну там на героический поступок, рыцарский жест какой-нибудь или, в конце концов, на подарки. Да пускай раскручивает — разве мне жалко? Мужчина должен проявлять величие души и этим покорять женские сердца».

Тут он задел плечом Попадалову, с любопытством наблюдавшую за происходящим, и сразу понял, что в ее душу закралась черная зависть к подруге. Это открытие больно отозвалось в сердце Папалексиева; наклонившись к Авдотье, он прошептал ей на ухо:

— Попадалова-то теперь от зависти месяц спать не будет, аппетита лишится. Может, купим ей что-нибудь? Жалко ее, зачахнет ведь, да и зачем львицу дразнить?

— Еще чего! Ты же не ее сюда привел, а меня! Обалдел ты, что ли, Тиллим: как ты мог поставить меня с ней на один уровень? — прошипела оскорбленная Каталова так, что Анжелика наверняка расслышала ее слова, хоть и не подала виду.

Сконфуженный Папалексиев решил, что раздражать Авдотью альтруистическими поползновениями больше не стоит. Довольная тем, что так быстро укротила разбогатевшего поклонника, она беспрестанно чмокала его в щечку, приговаривая:

— Душка, Папалексиев! Котик!

Авдотья задумала раздразнить Попадалову еще сильнее, а Тиллим просто таял от неожиданных ласк, как тает насквозь промерзший за зиму снеговик в лучах мартовского солнца. На глазах у покупателей, высвобождаясь из-под снежного панциря, в Папалексиеве действительно просыпался мартовский кот. Виляя хвостом, он мурлыкал на ушко своей пушистой подруге:

— Знаешь, а я уже кое-что для тебя в ювелирном выбрал.

При этих словах Папалексиев обнял Авдотью за плечо, обуреваемый нежностью и желанием безошибочно определить ее реакцию на очередной сюрприз. Реакции не последовало, хотя в глазах Каталовой, конечно же, читалась радость и даже ликование, но узнать, о чем она думает, Тиллиму на сей раз не удалось — телепатический заряд иссяк. «Может, я с арабами мало набегал?» — недоумевал Тиллим.

Авдотья между тем опять кокетливо вертелась перед зеркалами, увлеченная выбором подарков. Этот показ моделей продолжался не один час, так что продавцы были весьма утомлены капризами разборчивой покупательницы. Под острым каблуком безжалостной Авдотьи Каталовой изнемогало несколько десятков продавцов и продавщиц: то ей не нравился цвет, то фасон, то она не находила нужного размера, а чаще вещь казалась ей недостаточно изысканной или не впечатляла своей ценой. Радость, посетившая было персонал «Моего Парижа» при виде богатых покупателей, готовых оставить в салоне кругленькую сумму, сменилась раздражением и завистью к взбалмошной крале, которая вот-вот должна была стать обладательницей всех этих многочисленных предметов роскоши. Сами продавщицы могли только мечтать о таких царских подношениях от своих поклонников, а тут пришла какая-то выскочка, указала наманикюренным коготком на понравившиеся шмотки, и теперь они свалятся к ее кривым ногам, как спелые тропические плоды!