Тевтон - Александр Авраменко

Между тем враги сбивались в плотные шеренги. Их авиаразведка выполнила свою миссию, доложив о том, что впереди тевтонские позиции. Замаскироваться так, чтобы нанести внезапный удар по растянувшимся колоннам, просто не было возможности. А вот построить ложные позиции, чтобы первый натиск пришелся по ним – совсем другое дело! Уж лучше пусть противник знает, что его ждут. И – да начнется бой! Сейчас решится, кто умней: он, Курт фон Вальдхайм, генерал-фельдмаршал, Брат Ордена, или неизвестный ему командующий вторжением? И чьи бойцы крепче – Ордена или империи. Во имя Господа нашего Иисуса Христа!..

Вспышки! Началось!

От вражеских позиций с нарастающим шелестом в сторону тевтонов устремились темные точки. И через мгновение там, где были выкопаны демонстративно открытые траншеи, заставленные манекенами-чучелами, изображающими кнехтов, в небо взметнулись столбы разрывов. Мгновенно все пространство заволокло пылью и дымом. Снаряды имперцев, разрываясь, давали облако плотного черного дыма, настолько едкого, что становилось трудно дышать. Впрочем, пока бьют в пустоту. Хвала Пречистой Деве! Пусть расходуют свои снаряды! Нам меньше достанется…

А воздух, казалось, стонал от шелеста пролетающих снарядов, выстрелов и разрывов. Стало даже чуть темнее, настолько плотное облако пыли и дыма поднялось над землей. Уже последовали доклады о первых потерях. Правда, мизерных, хотя, придись удар захватчиков по настоящим позициям, количество погибших было бы намного выше, а про раненых и говорить не приходится. А так – четыре наблюдателя сбились в одну кучу, угодив под прямое попадание. Да еще семерых задело осколками. Им уже оказывают первую помощь, поскольку эвакуироваться кнехты отказались наотрез…

Стоп! Ему показалось, или обстрел затих? Может, уши заложило? Нет… Вон те, кто лежит рядом с ним, тоже завертели шлемами, оглядываются друг на друга. Ну, ребятишки и девчонки, это так, ерунда. Всего лишь прелюдия! Вот когда начнет работу авиация, тогда… А сейчас остроухие начнут зачистку уцелевших. Ну это им так кажется. А мы – за работу. Ибо война – это не единичные подвиги, хотя, конечно, и им есть место. Нет, орлы и орлицы! Война – это именно работа. Неимоверно тяжелая, грязная, кровавая…

Курт плотнее прижал к горлу ларингофоны передатчика:

– Внимание всем! Не открывать огонь без команды!

В наушниках послышались торопливые подтверждения командиров, но он пропустил их мимо ушей. Главное, чтобы выполнили приказ. Что же эти сволочи медлят?! Чего копаются?.. Идут!!!

Плотные колонны двинулись вперед. Медленно, неотвратимо. Прошли с половину лиги. Замерли. Затем начали перестраиваться, разворачиваясь в шеренги. Вальдхайм не верил своим глазам – они что, сошли с ума? Потом сообразил: артиллерийский обстрел был очень силен, и будь позиции, подвергнутые артналету, настоящими, сейчас там мало кто бы уцелел. А вот такая психическая атака придавила бы нервы немногих выживших лучше любого штурма.

– Йа-ай!.. – Одинокий пронзительный крик со стороны противника. Жуткий в гробовой тишине среди мерной поступи тысяч солдат в одинаковых черных доспехах. Только единый выдох на каждый четвертый шаг: «Хо!.. Хо!.. Хо!..» Впереди них на равном расстоянии друг от друга шли, по-видимому, то ли офицеры, то ли старшие солдаты с обнаженными прямыми мечами в правой руке, чуть развернутыми в сторону. Внушительно и жутко в своей неотвратимости. Следом – плотный строй сомкнутых щитов чуть ли не в рост человека, подернутых неким маревом. «Силовое поле! – догадался Курт. – Это нехорошо…» Но вряд ли они могут тащить на себе достаточно сильные источники энергии. А калибр тевтонского оружия чуть ли не втрое превосходит вражеский. Так что… Многочисленные флажки белого, алого, синего и желтого цвета колыхались, словно море, над глухими шлемами шеренг. Их безудержное и плавное движение напоминало движение локомотива. Такое же неотвратимое и неудержимое. Донесся новый крик:

– Ууй!..

Такой же пронзительный, такой же протяжный, как до этого. В гробовой тишине это было по-настоящему жутко. Курт просто физически ощутил, как кое-кто из его солдат занервничал. Враг приближался. Глухая защита цвета ночи, от которой эти элитные части остроухого императора получили свое название. На шлемах – синие прорези оптическо-защитных систем. Тоже сделано специально. По рассказам Маэй, в империи вся нечисть, приносящая вред людям, имеет такие глаза. Поэтому оптике и придали такой цвет, чтобы внушать ужас одним своим видом.

До ушей уже доносился хруст вминаемых в пыльную сухую почву камней под подошвами тяжелой пехоты. Вальдхайм надеялся, что, дойдя до перепаханных снарядами траншей, фэллы хотя бы немного смешают свои ряды – тщетно. Выучка у остроухих была на высоте. Ни малейшей щели не появилось в сплошной стене силовых щитов. Ни один из шагающих впереди застрельщиков не споткнулся, не изменил ни скорости, ни ритма своего шага. Это было удивительно, но не превышало того, что мог и обычный человек.

Генерал-фельдмаршал боялся лишь одного: чтобы их колдуны не выкинули чего-нибудь такого, с чем он, по неопытности, пока не сможет справиться… Между тем мерный шаг и выкрики «хо» приближались. Тевтон прикрыл глаза. Он ждал момента, когда можно будет открыть огонь. План боя был разработан и продуман до самых мелких деталей. Но как опытный воин Курт знал, что ни одно сражение не развивается так, как было предусмотрено заранее. Рано или поздно наступает момент, когда все начинает зависеть от стойкости, мужества и выучки рядового кнехта. А тут специально обученные и подготовленные, вымуштрованные долгими суровыми годами обучения «черные гвардейцы» гарантированно превосходили неопытных юношей и девушек и ополченцев-добровольцев.

Правда, у тевтонов было одно преимущество, на которое Вальдхайм делал ставку – они защищали Родину. Свои семьи, свои дома, свою жизнь. И все, кто сейчас находился в окопах и блиндажах по его сторону фронта, прекрасно это осознавали, как и то, что ждет их близких в случае поражения…

Так, забеспокоились! Вальдхайм заметил, как шагающие впереди солдаты с мечами начали вертеть головами, когда вышли на самую линию разрушенных артиллерией и ракетами окопов. И понятно почему – нет ни трупов, ни крови, никаких следов присутствия обороняющихся. Кое-где шеренги начали уплотняться. Затем вновь над полем раздался истошный вопль:

– Юйи!

Строй врагов замер. Только шелест ветра, тяжелое дыхание, ощущаемое им, и хлопанье вымпелов и флажков над головами противника. Пора! Курт тронул языком сенсор включения передатчика:

– Огонь!

В осыпавшейся почве вдруг появились сотни отверстий, из которых высунулись каски кнехтов. В землю уперлись сошки пулеметов и стволы изрыгнули огонь и смерть… Те из врагов, кто шел впереди, рухнули как подкошенные. Их срезали первыми. Немногим дольше продержались щитоносцы, но массивные пули не сгорали полностью в энергетическом поле, как мелкие остроконечные иглы остроухих, а, даже оплавившись, пробивали защиту и ударяли в металлические пластины доспехов с ужасающей силой.

Вот рухнул один щитоносец, второй, третий… Кинжальный огонь полностью оправдывал свое название. Пулеметчики тевтонов били слегка наискось вдоль строя врага, и каждая пуля находила по нескольку жертв. Кровь, истошные вопли, бьющиеся в агонии тела, отлетающие от ударов массивных пуль конечности…