Миф о Христе. Том II - Артур Древс

же мало, как мало она вела учеников к обожествлению учителя, ибо хотя и думали, что и Энох, и Моисей, и Илия живут взятые живыми на небо, однако же, они не переставали в представлении верующих быть только людьми. Здесь ясно заметно влияние первоначально неиудейской идеи, идеи восточного гносиса, который, со своей стороны, вошел в соприкосновение с греческой философией и представлениями из мира языческих богов. В данном случае у нас нет примера обычного «обожествления», необходимый материал для которого доставляет благочестивая фантазия. Если бы христианство не было приведено «Павлом» в соприкосновение с гносисом и пребывало под влиянием иудейского духа, то монотеизм Израиля, быть может, удержал бы от «обожествления» «основоположника» христианства, как и во дни отцов он удержал от обожествления личности Моисея, основоположника израильской религии.

Каких только усилий не употребляла историческая критика, чтобы получше объяснить внезапный переворот в Павле результатом его видения под Дамаском! Но пи с помощью гегелевской диалектики, как у Бауэра и в некотором смыслю также у Пфлейдерера, ни с помощью современной психологии, как у Юлихера, Вейса и проч., оказывается, по обычному пониманию, невозможным отнести возникновение Павловой христологии в область постижимого и ту пропасть, наличность которой не отрицает и Вейс, между воззрениями так называемых учеников Иисуса и воззрениями Павла заполнить введением посредствующего звена психологического и исторического характера. Что световое явление, которое видит Павел, и слова, которые он слышит, будто бы, вызвали в нем осуждение всего его прежнего образа мыслей, жизни, веры и надежд, что они превратили его в «новое создание», — маловероятно. Это происшествие, действительно, настолько «единственно в своем роде» в мировой истории, что признающий его реальность не имеет никакого основания отрицать Другие «чудеса» в новом завете и вообще считать невозможным что-либо из рассказываемого там. И если для объяснения этого факта недавно было высказано мнение, что, должно быть , исторический Иисус сам постарался об этом, если говорили о «сильном впечатлении», которое, будто бы, произвел Иисус на Павла, вместе с Кельбингом и Вейсом признали «духовное воздействие личности Иисуса» на апостола или даже личную встречу обоих, — то такое понимание не находит никакой опоры в Деяниях и Павловых посланиях, — больше того: оно, как уже было сказано выше, превращает апостола в лгуна, так как он сам, напротив, решительно протестует против утверждения, будто он получил свое евангелие каким-нибудь иным путем, а не чрез внутреннее откровение. Теологи видят также в «чуде под Дамаском» довод в пользу «всеподавляющего величия и значения» их Иисуса и пытаются понять то «неизгладимое впечатление», которое должен был получить некий Павел от этого Иисуса, дабы тем самым подтвердить законность их культа Иисуса. Но от этого происшествие не выигрывает в ясности, ибо вся трудность понимания заключается в том, каким образом на почве единобожия в сознании строго-верующего иудея могло произойти обожествление даже не личности отдаленного прошлого, вроде Моисея, Илии, Эпоха, а только что умершего человека. Эта трудность не устраняется также и тем, что допускают, в виде догадки, случайную встречу апостола с распятым Иисусом. Павел лично Иисуса не знал. Христианство, которое в своем дальнейшем развитии исходило от Павла, произошло не от личного воздействия Иисуса на апостола, — все эго определенно доказывают существующие документы, Деяния и послания. Кто это отрицает, тот вычитывает в документах то, чего в них нет, о чем они, наоборот, говорят прямо противоположное; тот вводит в существующие документы образ Иисуса, полученный совершенно иным путем, присваивает несвойственный им самим смысл, а потому не имеет право жаловаться на то, что противники такого понимания отвергают его претензию на «методический» и «беспристрастный» способ исследования, как смехотворный самообман и наглость.

5.3. Подложность Павловых посланий.

Если Павел в своих посланиях ссылается на исторического Иисуса, то ходящие под его именем послания ни в коем случае не могли быть написаны тем самым апостолом, который благодаря видению под Дамаском, будто бы, превратился из Савла в Павла. Ведь, остается по-прежнему немыслимым, чтобы историческое лицо, благодаря апостолу так скоро после своей смерти превратилось во второго бога, участника в миротворении и искупителя грехов. Если послания на самом деле написаны самим Павлом, то Иисус Христос, стоящий в центре этих посланий, не может быть никакой исторической личностью. Ибо гот язык, каким предполагаемый иудей Павел говорит о нем, противоречит всякому другому психологическому и историческому опыту. Или послания Павла подлинны, в таком случае Иисус — не историческая личность. Или, Иисус — историческая личность, в таком случае Павловы послания подложны и являются произведениями гораздо более позднего времени, для которого больше не составляло никакого затруднения возвести в божественную область человека минувшей эпохи, известного ему не более, как только из ненадежного предания. Если же послания происходят не от Павла, если они принадлежат совершенно иному кругу, чем круг обращенного иудея, если они, быть может, даже, по выражению Штека, являются произведением целой школы враждебно настроенных против закона гностиков первой четверти первого века, которые намеревались оторвать христианство от его материнской иудейской почвы и создать самостоятельную новую религию, то в таком случае показания этих посланий об Иисусе не имеют никакой исторической цены и ими нельзя пользоваться в качестве свидетельства в пользу существования исторического Иисуса.

Пусть не возражают, что Павловы послания, несомненно, носят на себе печать своего иудейского автора и раввинским характером своего образа мыслей и аргументации указывают на Павла Деяний апостольских. Ведь, независимо от того, что тем самым вовсе не доказывается еще ничего в пользу авторства Павла, так как весьма возможно, что гностический автор во втором веке мог быть превратившимся благодаря «потрясающему происшествию» в апостола фарисейским равви: иудейский характер автора посланий и его связь с раввинизмом вовсе не так уже несомненны, как это утверждают верующие в Павла. Больше того: кажется, что большинство последних свое знакомство с раввинским образом мыслей и аргументацией просто почерпает только из самих посланий. Еврейские ученые, могущие лучше знать это, отнюдь не признают содержание Павловых посланий за дух от духа их и со всей решительностью оспаривают то, чтобы автор этих посланий мог быть учеником раввинов. С этим заставляет согласиться уже то обстоятельство, что, как впервые указал Кауч (1869) и подтвердил Штек, — автор посланий для своих, выводимых из писания доводов пользуется не еврейским первоначальным текстом, а, напротив, греческим переводом 70 со всеми его ошибками, и что он, вследствие этого, приходит к таким утверждениям, которые оказались бы неосновательными тотчас же при одном взгляде на подлинный еврейский текст. И это