Отторжение - Инна Тронина

— Обязательно приму… — Я не знала, как к нему надо обращаться. — Очень благодарна вам, Никита Зосимович. Обязательно учту.

В пиршественном зале было, на что посмотреть. Рекой лились французские, португальские, испанские, южноамериканские и греческие вина. Почему-то мне официант постоянно подливал американскую водку. Из Англии Никита Зосимович привёз моду на званые ужины. Сейчас он пытался сделать обычную попойку похожей на аристократическую тусовку.

Кружевные скатерти раскинулись во всю ширь столов. Салфетки с вензелями неизвестно чьей фамилии парили над блюдами и бокалами, как паруса регаты. Прислуга заполнила коттедж под завязку — по одному официанту на каждого гостя. Хозяин приказал рассадить гостей «по интересам», но меня позвал к себе под крылышко.

К итальянским блюдам Ковьяр добавил английские, которые полагалось вкушать на званых ужинах. Это были: зажаренная телячья нога, сырное суфле, цыплёнок под тайским соусом, малиновое желе с взбитыми сливками. Последнее кушанье оказалось плодом фантазии поваров Ковьяра. Кроме того, хозяин сменил всю посуду на серебряную и фарфоровую. Из каждой поездки за границу он привозил редчайшую посуду.

Мы пили кофе из чашек сервиза «Величественный» от фирмы «Линда». Я с трудом глотала любимый некогда напиток. Меня едва не рвало. Конечно, надо уйти и не досаждать хозяину своим присутствием. Всё равно он будет говорить со мной только о тряпках и французских тарелках.

Фарфора, конечно, более чем достаточно. Он отделан серебром, золотом, перламутром. Над столами мерцают свечи, благоухают цветы. У меня текут слёзы от блеска кобальтово-золотых супниц и громадных тяжёлых поварёшек. Я окончательно запуталась в многочисленных вилках, бокалах, стопках и рюмках, а также в вещицах из богемского фарфора.

Никита Зосимович предложил мне выбрать, какой из сервизов я хотела бы получить в подарок. Смешно, конечно, но я начала всерьёз приглядываться к серебряному, за двенадцать «лимонов»*. Скорее всего, вместо сервиза я от Ковьяра получу пулю, но помечтать никогда не вредно.

— Никита Зосимович, можно мне вас оставить?

— А в чём дело, Дая? Тебе скучно? — Хозяин поднял густые брови с изломом.

— Нет, у меня температура.

Я лепетала, боясь, что Ковьяр заинтересуется моей хворью. Но он, церемонно пожелав мне скорейшего выздоровления, с удовольствием повернулся к своим дружкам и занялся деловыми переговорами. Эдуард взял меня за руку и, как маленькую, довёл до квартиры. Он сказал, что, если жар не спадёт к утру, мне пришлют врача.

Едва Косарев ушёл, я, не закрывшись изнутри, поплелась к холодильнику. Достала оттуда пакет яблочно-сливового сока, открыла его и жадно припала к краю. Я выпила целый лир — почти не переводя дыхания. Неужели доктор придёт только утром, а всю ночь я буду мучиться? От такой боли и озноба можно умереть. А зачем? Ведь должен же быть смысл в трудах Прохора Гая, в моих усилиях. Иначе зачем мы потратили столько времени и, возможно, денег?…

Первый раз мастит у меня был в Питере — сразу после рождения дочери. Арина вылечила меня уколами. А перед этим пришлось сцеживаться — подолгу, с дикой болью. Тогда это было необходимо, и сейчас тоже. Может быть, полегчает? Вообразив, что придётся перетерпеть, я заранее разрыдалась. Хотела вызвать горничную, попросить вызвать врача прямо сейчас. Но потом решила ждать до утра.

Сунув под мышку термометр, я улеглась в постель. Кажется, даже задремала. Но, когда очнулась, увидела, что прошло двадцать минут. Против ожидания, жар был не такой уж сильный — ровно тридцать восемь. Жалея себя, одинокую и несчастную, я подошла к окну, всхлипнула. За жалюзи клубилась туманная тьма. От отвратительного самочувствия тоска стала невыносимой.

Чтобы отвлечься, я принялась стаскивать с себя вечернее платье, колготки. Потом избавилась от короткой комбинации, сняла раздельное боди. И увидела, что обе груди распухли, покраснели и растопырились в разные стороны. Как была, голая, я прошла в ванную. Там, закусив губу, принялась давить на сосок. Слёзы покатились по щекам, в глазах потемнело. Пол заколебался под ногами. В раковину закапала розовая от крови жидкость с пузырьками.

Я до крови изжевала нижнюю губу, чтобы не заорать. Потом взглянула в зеркало и увидела зарёванное, испуганное лицо. Подумала, что больше не могу сцеживаться. Сейчас поставлю холодные компрессы… Или нужны горячие? Достану-ка я ледышку из холодильника. И найду такое положение в постели, чтобы приглушить боль, дурноту…

— Сколько времени твоему младенцу, Дайана?

Вадим Гуляев стоял в дверях, пьяный вдрабадан, озабоченный и решительный. Я, наверное, взглянула на него с ужасом, потому что охранник захохотал.

— Не бойся, Эду не скажу! Куда дела плод грешной любви? В роддоме оставила или к чужим дверям кинула?

— Это поздний выкидыш был, — нашлась я. — А молоко уже пришло. Он умер, его нет. Зачем я буду Эдику говорить?

Этот вариант мы с Гаем, разумеется, не прорабатывали. Пришлось сочинять на ходу.

— Он ничего и не узнает, если мы договоримся…

Гуляев облизывал губы и весь дрожал. Я вдруг вспомнила, что стою перед ним совершенно голая.

— Ты меня не дури, девочка, — продолжал Вадим, поспешно раздеваясь. — Я ведь женат, у меня детей двое. Как выглядит грудь кормящей женщины, знаю. Так вот, подруга… Никакой это не выкидыш. Ты кормила младенца, причём уже несколько месяцев. Кто у тебя, сын или дочь?

— Да нет у меня никого! — От жара и боли я постепенно зверела. — Что ты ко мне прилип? Какое тебе-то дело, даже бы я и родила? За своей женой смотри, а я и так обойдусь…

— Это ведь ещё не всё, Дайана… — Теперь мы были оба голые. Гуляев, крадучись, приближался ко мне в полной боевой готовности. — Или как там тебя на самом деле…

Я остолбенела. Ноги как будто приросли к полу. Откуда он знает? Так быстро… И сказал ли Ковьяру с Косаревым? Надо выяснить, что именно натолкнуло Гуляева на эту катастрофическую для меня мысль. А потом как быть? Отдаться ему здесь или поступить по-другому?…

— Ты проспись, придурок! — грубо сказала я, пытаясь выглядеть спокойной. — Крыша уже съехала от пойла. Как только хозяин это терпит? Охранничек тоже, мать твою!..

— Ты давай, топай в койку, хромосома простецкая! — усмехнулся Вадим, протягивая ко мне руки. — Я дверь-то запер, чтобы никто не мешал нам получать удовольствие. По крайней мере, мне…

Да, похоже, без последствий здесь не обойдётся, решила я. Надо бы его пистолетом завладеть, который под одеждой, в кобуре. Так попробуй, сунься в ту сторону! Сразу сгребёт в охапку и затрахает до потери пульса. С больной-то чего не справиться? Откуда он знает, что я — не Дайана?… А «хромосома» — на блатном жаргоне девушка. Все эти слова я изучила давно. Ту главное — выиграть время, а потом включить подсознание. Как учил Гай…

— Ты думаешь, я зря тебя к зверям таскал? — Гуляев поднял меня на руки и понёс к постели. — Проверял я, поняла? Сестра-то Косарева очень кошек боится. Ну, до обморока прямо. Об этом и его отец, и мачеха говорили. К врачам водили девчонку, да всё без толку. Ненормальная она какая-то. А ты сегодня кисок с удовольствием гладила, помнишь? Дурь эту родители от всех скрывали — на сторону и не ушло. Ты и не знала, что надо их бояться…