Зиэль - О'Санчес

Слышал я уже все это, тысячи тысяч раз слышал… И знаю цену подобным словам, она та же, что и всегда, то есть — сотня дюжин за ломаный полумедяк. Однако, в этот раз, мнится мне, настойчиво мнится: они говорят искренне, и они говорят правду. На всю жизнь… на всю оставшуюся «ихнюю» жизнь…

Но что мне до них всех, до человецев и до судеб их?

У нынешнего государя, Его Величества Токугари Первого, нет прозвища среди подданных, ибо как император он его еще не заработал, ибо слишком недавно воссел на трон, а вот у его покойного отца такое прозвище было: Капкан! Да, Капкан, — очень уж он был скрытный, терпеливый и безжалостный, даже ближайшие к нему боялись его неустанно, каждый день, справедливо подозревая, что капкан в башке у старого императора всегда заряжен и редко разжимается, дабы выпустить захваченное в живом, или хотя бы не попорченном виде…

Старикан мертв, но лучшие люди империи, выполняя его повеление, стоят дозором на западной границе и ждут непонятно чего… Они — там, а я здесь, они согласно приказу, а я — так… по собственной прихоти…

Послушав издалека грохотание двух любящих сердец, Эязу и Леры, я отправился «домой», на боковую, но не спать, а потому что решил преодолеть собственную лень и долететь разумом до западных границ, глянуть, как они там готовятся к главному событию современности…

Ну… долетел, глянул… И так-то взгрустнулось, аж сердце захныкало, так-то лень было возвращаться с запада на восток, ибо я чуял внутренним своим чутьем: на западе, на западе, на западе будет поджидать меня эта… как ее… Судьба. Нет, нарочно вернусь на восток, ибо Я — главный надо всем сущим, в том числе над склонностями моими и над будущим моим! Судьба! Да я сам кую все судьбы мира, свою и чужие!.. Если и не все — то любые. Сам определяю, где и как эти судьбы пристраивать.

Посижу и вернусь.

Так я подытожил собственные колебания и незаметно притулился возле костерка, где для разнообразия решили пообедать на свежем воздухе трое: верховный тургуноцуцырь империи, глава имперского сыска, главнокомандующий имперскими походными войсками кошмарный Когори Тумару, его старинный друг — святой отшельник Снег, в прошлом величайший рыцарь среди современников и соратников своих, а ныне — по совместительству — личный посланник императора, с правами высочайшего надзора за всем сущим в походе, третий же был маркиз Короны Хоггроги Солнышко, внук одного из ближайших друзей этих двух знаменитых рыцарей. Рядом с маркизом даже они, прославленные на всю империю воины, ощущали себя как-то так… непривычно… словно бы не окружающие находятся под их защитой, а они сами частично прикрыты от всевозможных бед невероятной мощью, телесной и боевой, их юного соратника и друга, воителя, маркиза Хоггроги Солнышко…

У нас на востоке заканчивалась ночь, а здесь, на западном краю мира, она даже и не начиналась, просто дело от полудня к вечеру шло. Я подоспел как раз к безгрешному походному питию взваров и отваров, сопровождающему воспоминания старых рыцарей о покойном императоре и его повадках. Рассказывал Когори Тумару, как самый приближенный к Его Величеству.

— …Бенги-то улизнул, ему, дескать, неотложно чужих посольских принимать и своих наставлять перед отъездом на восток, а я и другие остались. Стоим перед рабочим троном, сиречь перед креслом в его кабинете, постукиваем зубками, в тесный гуртик сбившись, ждем своей участи и очереди. Его Величество выслушивает доклады и сопит, молнии по пальчикам так и бегают, да всё фиолетовые, аж почти чёрные… Вероятность того, что еще до наступления нового дня кто-то из нас укоротится на голову, возрастает и возрастает неуклонно… Ну… за себя я не шибко боялся в тот день, по делам благополучен стоял, разве что в случайное мог вляпаться, а вот другие… И тут на наше счастье Токи провинился, его Высочество престолонаследник. Старик, по своему обыкновению, вставал рано, поблажек отпрыску делать не стал: выдернул его прямо из алькова, приказав доставить в том виде как он есть, не завозя домой. Привезли. Предстал перед стариком наш будущий император во всем похмельном безобразии, перегар — на сто локтей вокруг, да еще засос на шее — кружевной воротник смят и порван, под ним все видно…

— Так он что — одетым спал???

— Санги, ты иногда просто как ребенок! Да, спал одетый, ибо никто из челяди не посмел раздевать упившегося до беспамятного состояния принца-престолонаследника! Это он потом, когда повзрослел, умеренность набрал, а тогда еще гулял будь здоров! Хогги, а ты ведь должен хорошо помнить, каков стал наш Токугари в пору зрелой умеренности…

Все трое рассмеялись, вспомнив знаменательный случай с оргией и дуэлью.

— Гм… Продолжаю. Спал одетый, ибо заранее отдал строжайший приказ: если потерял он память и сознание на пиру — не трогать! Перенести на ложе и оставить как есть! Под страхом смерти. Осторожничал… весь в батю… Да вся их порода такая.

— Не проще было бы не напиваться, Когги?

— Тоже неплохое решение, но не всякому рыцарю под стать.

— В любом случае, сие — разумная предосторожность для наследника империи, но… дядя Когори, а засос тогда откуда?

— С прошлых ночей. Просто в этот раз — я же говорю — воротник помялся и порвался, и обнажил — демоны знают кем — обласканную шею.

— Значит, ты демон, Когги. Ты ведь точно знал — кто она такая? Признайся: ты демон?

— Опять ты за свои подначки… Санги, я тогда прекращаю рассказывать, если вы оба тут такие умные.

Когори Тумару выждал, пока оба его собеседника наговорят ему достаточное количество оправдательных и извинительных слов и охотно продолжил свою повесть, ибо рассказывать-то он любил, но жизнь и положение по службе не позволяли давать волю языку… А иногда так хотелось!.. И сегодня как раз можно — все свои.

— Тогда придержи когти, Санги, и больше меня не перебивай. Свое остроумие можешь оттачивать вот на этом кувшине, и то не сейчас, а когда-нибудь попозже… Сбил меня, старый змей! На чем я остановился?

— Воротник у престолонаследника порвался и помялся, обнажив шею в засосах, дядя Когори, а Его Величество сместил свой гнев на сына.

— Вот-вот. Ну… старый хрыч взялся его спрашивать о том, о сем… Токи не хуже нашего видит, как у Его Величества молнии на кулаках трещат, но голос у императора спокоен, ровен, стало быть, надобно делать вид, что ничего такого ужасного не происходит. Всё согласно этикету. Мы, как я уже говорил, составили полукруг возле его стола, молча стоим, слушаем, как это и подобает вышколенным слугам, беседу наших сюзеренов, отца и сына. Если уж строго по этикету событие разбирать, то старый император чихать хотел на этикет: он должен был разговаривать с сыном так, словно бы нас вообще нет на белом свете, либо мы все убежали прочь на десяток долгих локтей… Хогги, не сочти за труд, плесни, пожалуйста, еще взварчику… А он, вишь, постоянно давал понять, что видит нас, присутствующих, всех вместе и каждого по отдельности, что говорит именно при нас… Сие тоже отнюдь не убавляло нашей тревожности, ибо мы оставались вовлечены… ну, вы понимаете…