Счастье по собственному желанию - Галина Владимировна Романова

Люба поежилась, отойдя от окна, и тут же задумалась. Нечего было и думать, чтобы выходить на улицу в том, что было уложено стопками в стареньком чемодане. Теплые свитера остались дома. Ветровка, старенькая джинсовая куртка тоже. Вельветовый пиджак намок еще вчера и пока не просох, наброшенный на спинку стула. В чем же выходить из дома? Выходить-то надо! Хотя бы для того, чтобы разыскать Сячинова.

– Откуда тебе известна фамилия Малышева? – вдруг спросил Ким.

– От верблюда! – огрызнулась она и пошла прочь из спальни, на ходу ворча по-старушечьи. – То он ничего не понимает и не хочет понимать, то вдруг спрашивает про Малышева. С чего бы это в нас такая заинтересованность проснулась?

Ким, как оказалось, шел за ней по пятам. И ответить решил на ее ворчливые вопросы, заставив ее вздрогнуть от неожиданности. Но ответил совсем не так, как ожидалось. Она, если честно, надеялась на нечто большее.

– Знаешь, мне кажется, что эту фамилию однажды произносил Тимоха, – проговорил Ким задумчиво и тут же. – Кашу манную будешь?

– Тимоша?! Савельев?! В какой связи?! И при чем тут каша?! – Люба остановилась на пороге ванной и, приоткрыв дверь на четверть, непонимающе смотрела на любимого. – Ким, ну при чем тут какая-то каша?!

– Не какая-то, а манная, – он кивнул подбородком на дверь кухни. – Завтракать пора, леди. Так будешь кашу или нет?

– Я манную кашу ненавижу с детства, чтобы ты знал!.. И когда Тимоша говорил тебе про Малышева? Почему я слышу об этом только сейчас?! Ну, блин, вообще…

Она заперлась в ванной и почти двадцать минут приводила себя в порядок. И не сколько занималась этим, сколько думала.

Тимоша… Тимоша Савельев знал про Малышева. И перед смертью хотел о чем-то поговорить с ней. Уж не о нем ли?! А почему с ней?

Так, если предположить…

Мог Савельев знать о том, что Малышев отбывал срок заключения вместе с Ивановым? Мог, конечно.

Так, что дальше…

Если ему были известны подробности дела, по которому Малышев был осужден, то его не могли не заинтересовать подробности его гибели. И он мог догадываться, за что того убили. И… выходит, мог узнать откуда-то, что Любе было поручено навестить супругу Малышева. Или просто хотел расспросить про возможную дружбу покойного Малышева и ныне бодрствующего Иванова.

Черт, но это же ничего ровным счетом не объясняет! И убить Тимошу за этого дешевого уголовника никак не могли.

– Поехали к Тане Савельевой! – выпалила Люба, ворвавшись в кухню, где Ким накрывал на стол. – Она хоть краем глаза, да видела те бумаги, за которые убили ее мать. Может, ей там попадалась фамилия Малышева, и тогда…

– Что тогда? Ну, вот что тогда, Люб? Ну, попадалась, и что? Малышев мертв, по твоим словам. Тимоша тоже. Что тебе это дает? Если только попытаться выйти на его дружка, того, кто, как ты думаешь, шарил в твоем доме. – Ким взял в руки бутерброд с маслом и откусил от него огромный кусок, запил его горячим кофе. Проглотил и спросил как бы между прочим: – А как его-то фамилия, я что-то прослушал?

Все хитрить сегодня с ней вздумали! Сначала Иванов, теперь вот Ким. Не называла она фамилию Головачева при нем! И не прослушал он, а просто с чего-то мудрит, не желая быть до конца с ней откровенным.

– Ты не прослушал, Ким. – Люба прошла мимо него к окну, шутливо шлепнув его по затылку. – Головачева я при тебе не называла.

– Головачев… Головачев… – Ким не на шутку озаботился, даже жевать перестал, уставившись в одну точку. – Это какой же Головачев?

– Тот самый, что, предположительно, мой дом перевернул вверх дном и меня из-под колес джипа вытащил. И тот самый, которого потом, по городским слухам, сожгли в этом самом джипе на городской свалке. Но это все сплетни. Знать точно ничего не знаю. Слышала болтовню на остановке.

Ким думал долго, еще дольше размышлял. Поставил локти на стол, забыв на время о завтраке. Уложил подбородок на сцепленные пальцы и смотрел минут десять на Любу в упор, постепенно меняясь в лице. Изменения эти ей совсем не нравились. Вернее, то, как они чередовались. А чередовались они следующим образом.

Сначала Ким о чем-то, кажется, начал постепенно догадываться. Потом уже более конкретно подозревать и, судя по хищному блеску в глазах, подозревать ее. А в финале он рассвирепел, правда, сумел сдержаться. Орать на нее он не стал, но так громыхнул кулаками об стол, что подскочили, зазвенев, чашки, а его недоеденный бутерброд, соскользнув с края тарелки, упал маслом на скатерть.

– Чего ты бесишься, Ким?

Она поспешно схватила кусок хлеба со стола и начала затирать масло салфеткой.

– Я не бешусь! – процедил он, с силой стиснув зубы, его выдержка давалась ему нелегко. – Я хочу понять…

– Что? – Люба осторожно присела на краешек стула за стол и потянулась к чайнику.

– Я хочу понять, при чем тут ты, Любовь, а??? При какой такой звезде в этом дерьме ты??? Ответь мне!!! – он выдернул у нее из рук чайник и тоже саданул им об стол, и как хрупкая пластмасса выдержала, непонятно. – Если этот малый, что сгорел, шарил у тебя дома, значит, он знал, куда шел, так?!

– Так. – Люба согласно кивнула, она сейчас согласится со всем, что Ким скажет, лишь бы он успокоился, не крушил посуду, не стучал кулаками по столу и не глядел на нее так страшно и ненавидяще.

– Если ему был нужен Иванов или что-то от него, то почему, поняв, что тот там больше не живет, он продолжил ходить за тобой?! Почему, Люба??? – Ким все же не выдержал, понятное дело, не железный, и начал орать, чередуя вполне приличные, претенциозные слова с непечатными. – Что ему было нужно от тебя, твою мать, а??? Какого хрена ему было нужно от тебя конкретно??? Стал бы он светиться с тобою рядом, когда Иванов вполне досягаем?! Что ты стянула у него, ответь??? Не хочешь отвечать?!

Ей и правда не хотелось, и она добросовестно и честно замотала головой, соглашаясь с ним.

– Тогда я отвечу за тебя! У тебя был их общак!!! Ты держала воровской общак, как последняя… Как последняя шмара воровская!!! Ты понимала, что ты делала??? Что с тобой сталось, Люба?! И куда же ты его дела?! Спустила?! Это Иванов так на тебя повлиял?! Он тебя втянул в свои воровские делишки, так?!

Тут Люба сочла за благо прервать его пламенную речь, а то еще чего доброго договорится до того, что обвинит ее во всех убийствах, что произошли в их городе за последние две недели.

– Не так, – и она снова потянулась за чайником. – Можно я все-таки выпью чаю, Ким?

– Мне-то что? – кажется, он удивился и даже не понял, почему она спрашивает, переводя недоуменный взгляд с нее на чайник, который едва не разбил. – Пей! Только ответь…

– Отвечу, но только тогда, когда ты успокоишься. Но сразу хочу успокоить. Никакого отношения к воровскому общаку я не имею. И даже не представляю, что это такое. Тебе обновить бутерброд, Ким?