Здесь покоится Дэниел Тейт - Кристин Террилл

– Извини, Дэн, – сказал он, – но после этого мы оба сможем о них забыть.

Миа подплыла к тому концу бассейна, что был ближе к нам, и уронила еще одну монетку в мокрую кучку на бетоне.

– Я богатая! – сказала она.

* * *

Лекс это известие не обрадовало.

– Ни за что! – сказала она, захлопнула дверцу шкафчика и достала горку тарелок, чтобы разложить заказанную на дом еду. – Он не поедет!

– Лекси, ты же знала, что от этого никуда не деться, – сказал Патрик.

– Это для него слишком, – сказала Лекс с полными слез глазами. Я уже знал, что она боится только за себя и за того, кого защищает, но на секунду мне снова показалось, что она защищает меня. – Он всего пару месяцев дома. Ему нужно дать время залечить раны, а не по допросам его таскать.

– Если бы от меня тут что-то зависело, я бы…

– Так постарайся как следует! – огрызнулась Лекс.

Она выбежала из комнаты, оттолкнув руку Патрика, который пытался ее остановить, и весь вечер не выходила больше из своей комнаты.

* * *

На этот раз мы поехали в отделение ФБР Лос-Анджелеса вдвоем с Патриком. Лекс, по примеру Джессики, исчезла с утра, а накануне весь вечер просидела в своей комнате. Может быть, если бы я сам побольше сидел в своей комнате, это усыпило бы подозрения Моралес по поводу того, что я не Дэниел Тейт.

Когда мы появились в приемной, Моралес встретила нас холодно. Теперь я понимал, почему Патрик и Лекс при одном взгляде на нее начинали дергаться и злиться. Ее холодный профессионализм, энергичные шаги и безупречно отглаженные брюки и на меня стали действовать как пощечина – ведь она изо всех сил старалась разрушить мою жизнь. Хотелось схватить ее и трясти, пока она не станет такой же растрепанной внутри и снаружи, как мы все.

– Как дела в школе, Дэнни? – спросила Моралес, когда мы шли в ее кабинет.

– Хорошо, – сказал я.

– Догоняешь программу?

Я чувствовал на себе взгляд Патрика. Пожал плечами:

– Много придется догонять.

– Ну что ж, я уверена, ты справишься, – ответила она.

Она снова отвела нас в ту же комнату для допросов, что и в прошлый раз. Через минуту пришел Линч с ноутбуком под мышкой и парой бутылок воды в другой руке. Поставил воду на стол перед нами и включил ноутбук. Ни Патрик, ни я к воде не прикоснулись.

Моралес с Линчем показывали мне десятки и десятки фотографий, спрашивали, не узнаю ли я кого-нибудь. Я сто раз говорил им – нет, у меня на глазах почти все время была повязка, но все-таки показал пару человек, которые якобы чем-то напоминали тех, кто несколько лет держал меня в плену. Я выбрал их из моря лиц наугад. Надеялся, что это займет их на какое-то время.

– Спасибо, Дэнни. Ты нам помог, – сказала Моралес. – А теперь сюда придет моя коллега, Маргарет Гамильтон, и поговорит с тобой. Я бы хотела, чтобы ты рассказал ей свою историю, а с вами, мистер Макконнелл, я хотела бы пока поговорить наедине, если у вас нет возражений.

Руки Патрика, лежавшие на столе, слегка сжались в кулаки.

– Вообще-то есть. Я не знал, что меня здесь собираются допрашивать. Я приехал как адвокат Дэнни, и я должен присутствовать во время его допроса.

– Это не допрос, мистер Макконнелл, – сказала Моралес. – Дэнни ни в чем не обвиняют. Мы просто хотим узнать, нет ли у него еще какой-то информации, которая могла бы нам помочь поймать тех, кто это сделал.

– Как бы то ни было, я…

– Да ладно, – перебил я.

– Нет, Дэнни, так не пойдет, – сказал Патрик.

– Нет, правда. – Я надеялся, что готовность сотрудничать с Моралес поможет мне завоевать ее расположение, а врать я мог с такой же легкостью – а то и легче – и без Патрика за плечом.

К тому же был шанс, что допрос Моралес в какой-то мере выведет Патрика из равновесия, и тогда, может быть, удастся что-то у него выведать.

– Я сам справлюсь, – ответил я на новые возражения Патрика. – Давай уже с этим покончим.

Челюсти у Патрика сжались так, что кожа натянулась, но он наверняка понимал, что, если будет дальше упираться, то рискует вызвать новые подозрения у этой женщины, которая и так уже в нем сомневается. Он посмотрел на меня, а я в упор на него, и между нами проскользнуло что-то похожее на честность. Перед ним был не травмированный братишка, а опытный мошенник, и он это знал. Я справлюсь, и это он тоже знал.

– Хорошо, – сказал он. – Но если тебе станет некомфортно, скажи им, что хочешь, чтобы я пришел, и без меня больше не говори ни слова, понял?

Я кивнул, и Патрик вышел из комнаты вместе с Моралес, а к нам вошла Маргарет Гамильтон и уселась в освободившееся кресло. Она была старше Моралес и не такая подтянутая – светлые волнистые волосы были седыми у корней, как будто она давно не находила времени их подкрасить, одна пуговица на костюме расстегнулась, вместо контактных линз очки, – а на руке у нее было обручальное кольцо, и еще одно, с тремя маленькими камешками: такие мужья покупают женам, по камешку в честь каждого ребенка.

Я не волновался.

Агент Гамильтон расположилась в кабинете и предложила мне содовую. Я вежливо отказался. Ни к чему легкомысленно разбрасываться своей ДНК в отделении ФБР.

– Вот и молодец, – сказала Гамильтон. – Я своим детям всегда говорю – от этой дряни у вас все зубы сгниют.

Она пыталась установить со мной эмоциональный контакт, чтобы я расслабился. Прием был настолько прозрачный, что я почувствовал необходимость взять дело в свои руки.

– Для меня это слишком сладко, – сказал я, застенчиво пожав плечами. – Наверное, я просто… не привык.

Улыбка у нее на лице увяла, и я понял, что она купилась.

Агент Гамильтон заставила меня пересказать всю историю с начала. Похищение, недели пыток, места, куда меня возили, и все, что меня заставляли делать с разными мужчинами. Она очень старалась сохранять профессиональное отношение к делу, но я видел, как затуманились у нее глаза, когда я дошел до самых мерзких подробностей, и это меня подхлестнуло. Большая часть истории была заранее проработана с Патриком, но по ходу дела я приукрасил ее кое-какими деталями: настоящий мошенник должен иногда доверять своей интуиции. Я нажимал на то, что должно было, по моим представлениям, по-настоящему пронять такого человека, как она: рассказывал, как утешал сам себя ночью, напевая вполголоса колыбельную, которую пела мне когда-то мама, хотя давно забыл слова. На этом месте она и правда чуть не расплакалась.

Гамильтон возилась со мной больше часа, а потом меня передали другому сотруднику. Я уже понимал, зачем все это: проверяют, не изменится ли что-то в моей истории, когда я буду рассказывать ее снова и снова. Должно быть, то же самое проделывали и с Патриком – проверяли, не расходятся ли наши версии друг с другом.