9 часов над Атлантикой - Виктория Валентиновна Мальцева

– Это я занудная пуританка?

– А кто тут только что шумно  кипел, как старый чайник со свистулькой? Непристойно, пошло, отвратительно! – он пытается имитировать мой женский голос своим грубым мужским, и у него, конечно, выходит это очень смешно. Настолько, что я не могу сдержать предательской улыбки.

– То есть ты серьёзно вот считаешь меня занудной пуританкой, а извращенцев-беспредельщиков нормальными людьми?

– Я не люблю вешать ярлыки. Может, у них так всё остро и на пике, что они просто не сдержались?

– Обалдеть. Не сдержаться можно по-всякому…

– Давай без подробностей!

Он ржёт. Бесстыже и от души. И он совершенно не похож на того Лео, который мерил высокомерным взглядом мою тушку в аэропорту. Поза «сзади» не оправдывает его надежд – не знаю, как насчёт амплитуды, но даже на каблуках я немного не дотягиваю своим стыковочным шлюзом до точки расположения его зонда.

– Ну допустим. Но я не зануда и ещё больше не пуританка!

– Докажи! – предлагает, не сильно, но разочарованно хлопнув ладонями по пластику стенки этой капсулы.

– Как?

– А слабо залезть на раковину? Лицом ко мне.

– И ноги раздвинуть?

Кивает. Чёрт. Натуральный чёрт. Исчадие ада в его зрачках. Кстати, сейчас не прикрытых очками.

– Легко, – заверяю его. – Но сперва сними с меня босоножки – мне они дороги – обидно будет, если каблуки обдеру.

– Ногу можешь поднять?

И я задираю, не боясь упасть – объективно падать тут некуда. Тем не менее, Лео бережно меня придерживает… за талию. И пока расстёгивает замок на щиколотке, проверяет степень моего опьянения.

Лео медленно и подчёркнуто аккуратно опускает мой второй босоножек на пол, его ладони ложатся мне под ягодицы – я аж рот открыла – горячо…

Но мозги не успевают закипеть – я взлетаю: Лео подхватывает меня и одним движением усаживает на умывальник. Господи? Когда это он бумаги тут туалетной столько перевёл? Перину мне замутил? Я не могла не заметить таких усилий… это он ещё до моего прихода подготовился, гад!

Он смотрит в глаза – зеленоглазый змий с прищуром – и я понимаю – тягаться с ним бесполезно, мне при любом раскладе крышка.

Держит за талию, смотрит в глаза и отводит свои бёдра назад:

– Столько хватит?

И я конечно оторопеваю. Сантиметров… тридцать? Вот столько да?

– Ты себе льстишь, – говорю. – Но ты выиграл, амплитуды тут точно хватит.

В дверь стучат, и я сразу спрыгиваю вниз. Причём метила правой ступнёй приземлиться вначале на обод унитаза, но что-то видно не срослось сегодня – мой ангел хранитель взял отгул.

У Лео вначале удушающий смех, потом протрезвевший испуг:

– Больно? – вопрошает, собрав брови домиком и чуть ли не плача. Не от горя, конечно.

– Нет. Но она… застряла.

– Подвигай ногой вправо-влево, должна выйти, – старается говорить, а не ржать.

– Я уже двигала – не выходит, – сообщаю.

И вот тут уже и меня накрывает приступом хохота. В связи с этим у Лео вообще срывает тормоза, он даже умудряется согнуться от смеха пополам.. Может, если бы вина было поменьше, мы с ним отнеслись бы к проблеме серьёзнее… но его было две бутылки. Хорошего итальянского вина.

Командир самолёта объявляет высоту, время, погоду и известие о посадке, в дверь снова стучат.

– Займите своё место в салоне! Самолёт идёт на посадку!

– Твою мать… – соображает Лео, всё ещё сражаясь с волнами смеха.

– Она давно не с нами, – напоминаю ему. – Так что давай, придумай что-нибудь поскорее – ты же математик или программист? Как у тебя с алгоритмическим мышлением? Блесни давай, пока нас не скинули с этого самолёта…

И он придумывает. Выливает флакон геля для рук с запахом волшебства в унитаз. При этом конечно, едва стоит на ногах.

– Двигай теперь, говорит, – уже почти успокоившись. – Должно сработать.

И я двигаю. Бедром. Попой. Туловищем ещё. Но всё бесполезно – правая ступня намертво в унитазе. Хорошо, думаю, что босоножки сняла – точно каблук бы сломался.

В дверь снова стучат. Вернее, долбят.

– Да-да! Уже выхожу! Терпение, господа, я почти кончила… тьфу ты, закончила!

Лео плющит. Кажется, у него какой-нибудь психический коллапс. Ну, просто нормальные люди так не ржут, задыхаясь.

– Лея! Сейчас же на место! Ты нарушаешь технику безопасности! – Клэр.

Как она меня вычислила? По пустующему креслу в самолёте? Или по голосу… наверное, второе.

– Самолёт сбрасывает высоту! Через пять минут посадка! Мы в Торонто! Выходи сейчас же!

– Я застряла, Клэр! – протяжно жалуюсь и стараюсь не смеяться. Как можно? Когда конец моей жизни так близок!

Лео открывает замок на двери. Ой мама, лучше б я не видела её лица… Взгляд одноклассницы вначале задерживается на Лео, потом на мне, потом добирается до унитаза. И её глаза едва не вылезают из орбит, рот в прямом смысле открывается.

– Клэээр, – жалобно тяну. – Я застряла… выручай!

Она снова смотрит на Лео:

– Да ну на хрен… Вы издеваетесь?

Он убирает от лица руку, которая до этого зажимала его рот.

– Мы тут это… глаза закапывали… Да, Лея?

– Точно! – говорю.

– А где капли? – вопрошает он не своим голосом.

В рубашке. А рубашка его где?

– Они в унитаз… случайно упали. Я как раз пыталась их достать и застряла… – выдвигаю версию.

Клэр произносит слово, которое никак нельзя вносить в протокол. Много таких слов. Лео, гад, не переставая ржать, куда-то сваливает, Клэр, склоняя меня по всем немецким падежам, хватает мою ногу за икру и начинает тянуть. Мне не то что бы больно, скорее ржачно и стыдно одновременно. Такое бывает? Наверное, если перепить.

– Хвала Богам! – буквально ору. – Мой рыцарь вернулся!

В руках у него вместо булавы и копья три бутылки геля – остальные туалеты самолёта, видно, обобрал.

– Клэр! – строго приказывает ей – ну, насколько это возможно в нашей ситуации. – Занимай своё место. Сейчас! Здесь я сам разберусь.

Она мгновение колеблется, но он на неё снова так рявкает, уже без улыбки, что я аж едва не выпрыгиваю из унитаза:

– Сейчас! Клэр!

Его руки уже выдавливают флаконы в унитаз – моя нога буквально плавает в геле. Лео не тянет её, раскачивает из стороны в сторону, пытается вращать, и о чудо из чудес – она начинает понемногу двигаться. Пока не выскальзывает окончательно.

– Давай сюда её быстрее…

Лео, собственно, не просит, а приказывает для проформы, потому что моя нога мне не принадлежит – она целиком в его власти.

– Господи-Боже, – он старается не ржать, но буквально давится смехом. Того и гляди задохнётся от веселья, одной рукой закрывая