Когда запоют мертвецы - Уна Харт

– Куда мы направляемся?

– К скалам.

Вскоре троица путешественников была на месте. Солнце стояло прямо над головой и яростно припекало макушку. Они вышли к пляжу, где между озером и морем расположился берег черного песка – место, где когда-то в незапамятные времена лава схлестнулась с водой и застыла, пораженная, но не сломленная. Из земли здесь вырастали ступенчатые скалы, напоминающие высокие замковые лестницы.

Хутор, куда они прибыли, пристроился прямо рядом с серым холодным утесом, который отгораживал его от ветра. Хижина была бедной и ветхой и так сильно утонула в черной земле, что даже Дисе пришлось бы нагнуться, чтобы не удариться головой о притолоку на входе. За обвалившимся забором грелись на солнце хозяева в грязных лохмотьях. Старик сидел у корыта с рыбьей требухой, вокруг которой вилась мошкара, и чистил здоровенную рыбину, пока старуха вязала, сгорбившись над спицами. Пальцы ее были изуродованы узлами, а лицо усеяно бляшками проказы. Диса даже представить себе не могла, что объединяет Эйрика с этими людьми. Может, это родители или старшие родственники друга, о котором он говорил? Но, кроме стариков, на небольшом дворике не было никого, за исключением молодого резвого козленка, который скакал вдоль забора и бодал рожками воздух.

Когда преподобный Эйрик снял шляпу и помахал, старик тут же бросил свое занятие и подскочил к калитке. Открывать ее не было никакой нужды, так как через нее без труда перешагнул бы даже ребенок, но заскрипели петли, и вот уже Эйрик душевно обнимал хозяина хутора, похлопывая по сгорбленной спине.

– Я так рад тебя видеть! – проскрипел старик. Диса обратила внимание, что и на его лице есть следы проказы, пока слабые, но уже заметные. А еще у старика не хватало двух передних зубов, а седых волос было так мало, что просвечивала розовая кожа головы. – Что же ты даже не написал, что приедешь? Мы бы подготовились получше.

«Интересно, как, – подумала Диса, оглядывая убогое хозяйство. – Наделали бы больше требухи?» Старуха тоже поднялась и приковыляла к Эйрику, щербато улыбаясь. Вязание в ее руках было такое бесформенное, что невозможно было угадать, что старуха задумывала.

– Я бы и рад заблаговременно предупредить о своем визите, carissimi amici, – ответил Эйрик, – но, боюсь, меня привело к вам печальное событие. Мой брат очень болен, и я рассчитываю на вашу помощь.

– О, – сказал старик, тяжело вздыхая. – Мое сердце разрывается на части, когда ты говоришь это. Мы с женой будем рады прийти на выручку, что бы ты ни попросил.

Вдвоем они помогли Паудлю спуститься с седла. Диса справилась бы с этим лучше – по крайней мере, не пришлось бы беспокоиться, что из-за неосторожного движения она рассыплется прахом.

Но, похоже, дед был сильнее, чем на первый взгляд, потому что даже когда Паудль в приступе головокружения оперся всем весом на его плечо, поддержал того без всяких усилий. Старуха сняла с забора ветхую веревку и набросила на рог козленка, и все втроем направились к хижине мимо корыта с рыбьими потрохами. Диса уже предвидела, что будет внутри: теснота и духота, темнота и прокопченные стены.

– Правда ли, что ты принес нам только печальные новости, преподобный? – спросила старуха, косясь на священника хитрым глазом. – Не вводим ли мы в наш дом твою невесту?

– Бог с тобой, Лауга! Не знаю, кого ты видишь перед собой, но это Далила и Саломея в одном лице. Однажды она отрежет мою голову и поднесет Сатане на блюде.

– Для этого ей сперва придется снять с себя семь покрывал, – заметила та, кого назвали Лаугой.

Прежде чем Диса успела придумать ответную остроту, она перешагнула порог и замерла в недоумении. Перед ней раскинулась просторная комната с деревянными панелями на стенах. Летнее солнце лилось сквозь стеклянные окна в резных рамах. В одном углу возвышался дубовый поставец, в другом – кресло, обложенное бархатными подушечками. Центральное место занимал длинный деревянный стол. По всему было видно, что это комната богатой усадьбы, а никак не ветхой хижины. Хозяева дома тоже преобразились. Вместо прокаженной старухи возникла молодая женщина с приятным лицом. Верхняя губа у нее была слегка вздернута, но это ее совершенно не портило. Взгляд у Лауги был открытый и приветливый, она носила зеленое шелковое платье, в ушах – драгоценные серьги, в волосах – красные ленты, а в руках вместо вязания держала вышивку такой тонкой работы, словно игла и нить была не толще солнечного луча. Ее волосы отливали золотом.

Муж ее, бывший щербатый старик, оказался необычайно хорош собой, темноволос и темноглаз. По годам он годился Дисе скорее в старшие братья, чем в отцы. Козленок же оборотился хорошеньким крепким мальчиком того возраста, когда дети едва начинают ходить и говорить. Диса и раньше слышала о наведении морока, но подобного мастерства ни разу не видала.

Оказавшись в доме, Паудль вдохнул полной грудью и разморгался, словно до того его мучила соринка в глазу, а теперь она исчезла. Его глаза перестали слезиться, и сам он как-то выправился, приосанился. Эйрика такая перемена не удивила. Он похлопал брата по плечу и шагнул к поставцу, беспардонно достав оттуда пару стеклянных кубков. Прислуга внесла подносы с вяленым мясом, лепешками и свежим маслом. Разлив по кубкам вино, слуги удалились.

– Магнус, друг мой, на тебя всегда можно положиться, – солнечно улыбнулся Эйрик и одним глотком прикончил свой напиток. – Дайте-ка мне представить вас друг другу как следует. Dulcissimi amici, перед вами мой младший брат Паудль, ныне полноправный хозяин Арнарбайли. Он попал в беду, в которую его втянула эта юница. Я зову ее Далила, но на деле ее крестили именем Тоурдис. Тоурдис, это Магнус Йоунссон из Рейкьянеса, сын Йоуна Оулавссона из Скага-фьорда, подлеца и богатея, мой старинный приятель по семинарии, и Лауга, его жена. А это – их сын, Сигурд.

* * *

После всех положенных приветствий и расшаркиваний гости наконец устроились вокруг стола. Диса первым делом щедро намазала масло на горячий хлеб, дала ему мгновение, чтобы подтаять, и тут же проглотила. А еще ее угостили чем-то золотистым и тягучим, по виду похожим на жир, но куда ароматнее. Ей не очень-то хотелось это пробовать, но Эйрик макал в это хлеб и ел с таким аппетитом, что и она рискнула. Вкус у лакомства был необыкновенный – словно ангелы запели на языке. Магнус с Лаугой пояснили, что это и есть тот самый мед, который упоминается в Библии, а получают его при помощи полосатых насекомых – пчел.

Магнус заверил Дису, что меда и хлеба можно есть вдосталь, потому что там, где они находятся, ни в чем нет недостатка. Он был приятный и деликатный собеседник, в отличие от Эйрика, и охотно разъяснил, что усадьба расположена в мире аульвов, а ветхая хижина служит лишь прикрытием, дабы никакому разбойнику не пришло в голову попытаться ограбить хутор. Сам же мир, где живут аульвы, очень похож на наш, человеческий, за тем исключением, что Исландия здесь сохранила свой первозданный облик: везде растут густые леса, а море щедро дарит рыбу. Дома аульвы строили из дерева, поэтому внутри было тепло и сухо, в воздухе не витала проказа, и здоровым не приходилось обитать под одной крышей с больными. Глядя на Магнуса с Лаугой, невозможно было представить себе этих двоих иначе, нежели в столь спокойном и радостном месте.