Фридрих Барбаросса - Юлия Андреева

— Ничего себе! — присвистнул Манфред. — Вот это святой!

— С тех пор Милан стоял, богател, становясь год от года все прекраснее. Упорно воскресая и возрождаясь из собственного пепла, точно птица Феникс! Ведь его защищал святой Амвросий, над могилой которого построена базилика. А еще в Милане находятся мощи трех царей-волхвов! Их имена знают все: Гаспар, Мельхиор и Валтасар, те самые, что приветствовали новорожденного Иисуса.

— А святые цари-то там как оказались? И почему сразу три? — вырвалось у императрицы.

Все уставились на Беатрикс с непониманием и плохо скрываемым осуждением, но она, нимало не смутившись, продолжила свою мысль:

— Если те самые волхвы были царями, стало быть, они управляли какими-то царствами. Так?

— У Матфея упоминается, что они пришли с Востока, — с готовностью кивнул Эберхард.

— Пусть с Востока, — не сдавалась императрица, — но у них должно было быть у каждого по царству, и умирали они, скорее всего, на своей земле, стало быть, и хоронили их в их семейных склепах.

— Они могли умереть и в походе? — попытался возразить новый протеже Дасселя, Филипп Хайнсбергский[107].

— Погибшего царя вернули бы домой, — покачал головой Райнальд. — ее величество права. Реликвия м-м-м сомнительная.

— А может, двое пошли войной на третьего и сложили головы в его землях. А он потом подобрал их тела и похоронил у себя? — предположил Манфред.

— В любом случае мощи могли вывезти специально для того, чтобы все три царя покоились вместе, — поднял руки Эберхард. Короче, я не знаю, из каких земель привезли священные мощи, но оказались они в Византии, где на них наткнулся какой-то знатный миланец. Этот человек сумел уговорить греков уступить ему святых царей, но они выдвинули ему встречное условие: забирать их вместе с каменными саркофагами. Они думали, что тот не сможет поднять такую тяжесть и уйдет с позором.

— А я бы поднял! — вскочил со своего места Манфред. — Скажи им, Филипп, ты же видел, как я на спор боролся с бычком и поднимал молодую лошадку. С гробами это еще проще, они хоть не лягаются.

— Произошло чудо, и саркофаги сделались легче пушинки, так что миланец забрал их и без хлопот доставил к себе на родину.

— Какое чудо? Небось зацепил веревкой и поднял, ну, как мы камни на осадные башни доставляем, — неистовствовал Манфред. — Внутри башни протянуты тросы, один конец — к корзине с булыгами, другой — к специальному колесу. Молодец или даже двое крутят колесо и корзины поднимаются на самый верх. Я крутил, тяжести не чувствуется.

— Не знаю, как он проделал этот фокус, — сдался Эберхард, — но мощи и поныне хранятся в капелле Святого Евстахия. И каждый год прикоснуться к ним в Милан приезжают сотни, а может быть, и тысячи человек. Устраивается уличное представление, рассказывающее о царях-волхвах…

— Ну да, где мощи, там и поклонение, паломники платят за гостиницы, еду, жертвуют храму… Фридрих, ваше величество, я вот о чем подумал, когда разрушим Милан, надо бы проследить, чтобы все эти чудеса нам достались в целостности. Чтобы не разорвали мощи на части, не растащили по суставчику. — Райнальд казался взволнованным.

— Да, я и не подумал, у кого-то голова апостола Иоанна, у кого-то палец святого Иуды, а тут целых три царя! — почесал бороду Эберхард. — Можно отправить в Ватикан. Папа ошалеет от такого подарка.

— Держи карман шире! Тогда уж лучше в Павию, там нас любят, — не выдержал Манфред.

— Ага, по своей бородатой женушке соскучился? А как же прекрасная Агнес? — озверился на него Эберхард.

— В таком случае чего уж мелочиться, отправим святых царей в Кёльн или Аахен, — тихо предложила Изабелла. — Из Павии миланцы свои святыни легче легкого достанут. А вот из Германии…

— А ничего, что мы еще даже не начали осады Милана? — поинтересовался до этого молчавший Язомирготт.

Прошло три месяца с того дня, как мы начали осаду Кремы. Мы то перехватываем инициативу, то снова теряем ее, то добираемся до самых стен и карабкаемся по лестницам, то получаем камнем по шлему и летим вниз. Время от времени из ворот вылетает конница или на лагерь наскакивают отряды ломбардцев и… тогда мы принимаем бой.

Вопрос, почему лиги так важно сохранить эту чертову Крему, которую прежде никто не видел и о которой никто не слышал? Только ли оттого, что город размещен близко к проклятому Милану и тот его поддерживает? Это, конечно, аргумент, но все же недостаточно серьезный.

— Пока ты бьешь Крему, Милан имеет возможность усилить гарнизон и укрепить стены, — пожал плечами Эберхард.

— Совершенно верно, известная тактика, ты же помнишь, Конрад не мог выбраться из Германии, пока там ураганил герцог Вельф. Ты же откладываешь осаду Милана.

Мы с Эберхардом, Филиппом, Кристиан фон Бухом[108] и еще несколькими приближенными ввалились в рабочий кабинет эрцгерцога, когда тот производил какие-то подсчеты, так что он и слушал нас, и одновременно продолжал свое дело.

— Ерунда какая-то, что мешает его величеству снять осаду с Кремы и двинуть войска на Милан? — пожал плечами Кристиан. — Крема-то, она, чай, прохода не загораживает, мы ее по дороге взять решили, чтобы потом в окружении не оказаться.

— Оставить дело незавершенным и виноватых ненаказанными не позволит его величеству рыцарская честь, — тихо, но отчетливо произнес граф Гийом Биандрате.

— Вот именно, — сплюнул я на пол. — Куда ни кинь… а в чье-нибудь дерьмо вляпаешься.

Дерьмо не заставило себя ждать, и уже на следующий день после совещания у эрцканцлера мы получили послание от нашего человека в Ватикане, который сообщал, что, пока мы тратили время на Крему, Милан вполне подготовился к собственной обороне.

Следом за донесением осведомителя папа действительно прислал письмо, больше похожее на ультиматум, в нем римский епископ требовал от меня:

1. Не вступать ни в какие переговоры с сенатом.

2. Уведомлял, что Ронкальские постановления не могут распространяться на папские владения в Италии.

3. Итальянские епископы и архиепископы не станут присягать императору, то есть мне.

4. Находящиеся в Италии имперские посланцы не могут претендовать на гостеприимство последних.