Дальний остров - Джонатан Франзен

Взрослые персонажи пьесы не менее беспомощны, чем Мориц. Можно возненавидеть ректора Зонненштиха и других школьных профессоров за авторитаризм, но «эпидемия самоубийств», с которой они столкнулись, намного превосходит их понимание. Преступление их в том, что они скучные взрослые, лишенные всякого воображения; они опасливые простофили, но они не убийцы, на которых можно возложить моральную ответственность. Сходным образом можно возненавидеть господина Габора за холодное осуждение сына, но факт есть факт: его сын изнасиловал девушку, которую не любил, просто ради ярких ощущений, и нельзя быть уверенным, что он не сделает этого снова.

Выносить суждения о персонажах «Пробуждения весны» можно только с комической и эстетической, но не с моральной точки зрения. Мы возвращаемся, таким образом, к утверждению Ведекинда, что его детская трагедия — на самом деле комедия. Мориц, намереваясь выстрелить себе в голову, решает, что, прежде чем нажать курок, будет думать о взбитых сливках («Они засоряют желудок, хотя и оставляют приятное послевкусие»). Ильза говорит Марте, что знает, почему Мориц покончил с собой («Параллелепипед!»), и отказывается подарить ей револьвер, из которого он застрелился («Нет, я оставлю его на память!»). Вендла, прикованная к постели из-за пухнущего живота («наши ужасные желудочные боли», — говорит ей врач), заявляет, что умирает от водянки. «У тебя не водянка, — отвечает ей мать. — У тебя, девочка моя, будет ребенок». В этом месте Ведекинд, возвращаясь к чудесной шутке десятью сценами выше, когда госпожа Бергман сказала Вендле, что дети рождаются от замужества, дает две ударные реплики:

Вендла. Но ведь это невозможно, мама! Ведь я же не замужем!..

Г-жа Бергман. Великий, милосердный Боже!

В том-то и беда, что ты не замужем!

Госпожу Бергман, которая сама настолько простодушна, что позволяет господину Габору забрать письмо Мельхиора Вендле, изобличающее подростка, мы в последний раз видим, когда она, утешая Вендлу сладкой ложью, приводит к ней в комнату местную специалистку по тайным абортам. В пьесе есть, конечно, несколько откровенно отталкивающих взрослых персонажей: отец Морица, пастор Кальбаух, доктор Прокрустус, — но иные из второстепенных персонажей — подростков не менее отталкивающи, и, к примеру, Теа, подруга Вендлы, имеет все шансы стать такой же ограниченной конформисткой, как ее родители. Все более или менее важные взрослые персонажи демонстрируют как минимум проблески человеческих свойств — хотя бы в форме страха. Да они, собственно, и должны их демонстрировать, иначе они не могли бы стать героями настоящей комедии. Чтобы хорошенько посмеяться над человеческими свойствами, своими или чужими, нужен такой же беспощадный взгляд издали, как если бы ты писал трагедию. Но, в отличие от трагедии, комедия не требует величественной моральной схемы. Комедия — более жизнестойкий жанр, лучше приспособленный к безбожным временам. Комедия требует от тебя одного: иметь сердце, способное чувствовать другие сердца. Хотя невозможно отрицать, что прямым следствием робости госпожи Бергман стала смерть ее любимой дочери, эта-то человеческая слабость и делает ее полноценным, живым комическим персонажем, а не маской из стандартного набора сатирика. Надо быть морально категоричным подростком — или деятелем современной поп-культуры, угождающим вкусам морально категоричных подростков, — чтобы не испытать сочувствия к госпоже Бергман, которую страх перенес из привычного окружения в мир бедствий.

И точно так же как главные взрослые персонажи не были бы смешны, будь они безнадежно дурными людьми, главных персонажей — подростков драматург никак не мог сделать беспримесно хорошими. Мориц одержим жалостью к себе и идеей самоубийства, Мельхиор аморален и склонен к садизму, мазохистка Вендла сознательно и почти злонамеренно невежественна, Гансик циничен в своей чувственности… Жесточайший удар, который «Пробуждение весны» наносит благочестию наших дней, причина глубокого смущения, которое бродвейский мюзикл пытается закамуфлировать непристойностями, — в том, что Ведекинд изображает своих подростков очаровательными зверенышами, порочными, пленительными, опасными, глупыми. Они далеко отходят от безопасной подростковой площадки «классности» и «клевости», причем в обе стороны. Они невыносимо невинны и в то же время невыносимо испорчены.

Под конец жизни Ведекинд составил перечень своих собственных свойств в противоположность качествам своего современника и соперника — драматурга Герхарда Гауптмана. Список автохарактеристик он заканчивает так: «Подлинный, но ужасный». Эти слова, звучащие и смешно, и печально, и с неким смирением, сполна приложимы к «Пробуждению весны».

Пресс-атташе штата Нью-Йорк. Простите, простите, ради бога! Сегодня все у нас сдвинулось: неожиданно заскочил наш бывший президент, как он часто делает, а отказать Биллу наша милая красавица ну никак не может! Но я вам обещаю: ваши полчаса с ней вы получите сполна, пусть даже придется ради этого перекроить всю вторую половину дня. Очень мило, что вы так терпеливы с нами.

ДЖ. Ф. Но мы же договаривались, что я получу час.

Пресс-атташе штата Нью-Йорк. Да. Да.

ДЖ. Ф. С девяти до десяти утра. Так у меня записано.

Пресс-атташе штата Нью-Йорк. Да. И это для… э… путеводителя?

ДЖ. Ф. Для антологии. Все пятьдесят штатов. Не думаю, что ей понравится, если глава о ней окажется самой короткой.

Пресс-атташе штата Нью-Йорк. Это верно, хотя, ха-ха, она и самая занятая из пятидесяти, так что краткость, может быть, и логична в каком-то смысле. Так вы мне что хотите сказать — что ей придется участвовать в общей толкотне всех пятидесяти?.. Я немного иначе себе представляла…

ДЖ. Ф. Я совершенно точно вам говорил…

Пресс-атташе штата Нью-Йорк. А это обязательно, что все пятьдесят? Нет никакой возможности сделать, скажем, пять? «Первая пятерка штатов страны» — в таком роде что-нибудь, а? Или, хорошо, первая десятка. Мне просто хочется, как бы вам сказать, избавиться от мелкой рыбешки. Или, может быть, если вам непременно надо все пятьдесят, сделать это как-нибудь в виде приложения? Например, так: вот «Первая десятка важнейших штатов», а дальше, в конце, в приложении идут другие штаты, которые, ну, существуют, конечно. Возможен такой вариант?

ДЖ. Ф. К сожалению, нет. Но, может быть, мы передоговоримся на другой день, когда она не будет так занята?

Пресс-атташе штата Нью-Йорк. Честно говоря, Джон, у нас все дни такие. И чем дальше, тем хуже и хуже. Поэтому, раз уж я вам обещала полноценные полчаса с ней сегодня, я думаю, вам стоит согласиться. Но я понимаю ваше беспокойство по поводу краткости на фоне мелкой рыбешки, если вы и правда твердо намерены ее включить. И чтó я поэтому с великой радостью сейчас сделала бы — это показала бы вам ее умопомрачительные новые фотографии. Эту программу она осуществила через один из своих фондов. Двадцать ведущих мировых мастеров фотоискусства сотворили коллекцию самых проникновенных образов американского штата из всех, какие кто-либо видел. Это поистине нечто особое, неповторимое. Я не буду, конечно, указывать, как вам делать свое дело. Но на вашем месте… На вашем месте я бы дала двадцать четыре страницы уникальных фотоснимков мирового класса, а за ними — концентрированное, личное маленькое интервью, в котором она, величайший штат нашей страны, поделится своей величайшей тайной страстью. Страстью… к искусству! Вот она какова, вот что представляет собой штат Нью-Йорк. Потому что да, конечно, она красива, богата, могущественна, она блистает, она знакома со всеми, история ее жизни поразительна. Но что она таит в глубине, под всем этим? Любовь к искусству.