Вечный шах - Мария Владимировна Воронова

под завязку, Ирину, еще не вышедшую из декрета, запихнули вместе с сыном на эту дачу на весь срок аренды. Сопротивление, ясное дело, было бесполезно, потому что ты что, хочешь погубить ребенка в каменном мешке и газовой камере (имелся в виду город Ленинград)? Да что ты за мать после этого?

Ирина не хотела, но поехала, довольно быстро освоилась с немудрящим дачным бытом и неплохо проводила время в будни, но на выходных приезжала мама, неиссякаемый источник знаний и мудрости относительно воспитания ребенка. Все, что ни делала Ирина, было не так. Егора она или слишком кутала, он вспотеет и простудится, или одевала слишком легко, и он просто простудится, не вспотев. Перекармливала, морила голодом, слишком баловала, слишком строго наказывала, разгуливала, не пускала гулять, все эти взаимоисключающие действия Ирине удавалось совершить в течение часа, а в сутках их двадцать четыре. Обстановка сложилась напряженная, между ними искрило, и Ирина не убежала с Егором на первую электричку только потому, что боялась одна пускаться с маленьким ребенком в такую долгую дорогу.

К счастью, наступил понедельник, мама уехала, Ирина выдохнула. Но не успела она прийти в себя, как снова начались выходные, а вместе с ними и интенсивные курсы по уходу за ребенком.

Но это было еще полбеды. Масла в огонь подливала сама расстановка сил. С одной стороны, дачу сняли родители, значит, хозяйка — мама, с другой — постоянно живет Ирина, стало быть, ей и организовывать быт по своему вкусу. С третьей — она сюда вообще не просилась, доставлена угрозами и шантажом и, по сути, находится в плену. Не очень понятно, кому распоряжаться, но Ирина считала, что если с понедельника по пятницу сковородка стояла на полочке, то субботу и воскресенье она вполне может провести там же, а не в шкафчике. Мир от этого не рухнет, однако — нет! Когда Ирина в субботу протягивала руку за прихватками, то обнаруживала в привычном месте только пустоту, а прихватки висели в противоположном углу кухни, потому что надо знать основы физики, Ирина, рядом с плитой ткань отсыревает от пара и пропитывается кухонным запахом. Переставив по своему вкусу всю кухонную утварь, мама с трагическим видом принималась перемывать чистую посуду.

Ирину трясло от бессильной ярости, она еле удерживалась от того, чтобы разбить одним махом эти несчастные тарелки. Пожалуй, никогда больше она так не злилась, поэтому неудивительно, что мозг спрятал эти воспоминания в самый дальний уголок. Главное, что до мамы, кажется, тогда дошло, что она слегка перегнула палку, потому что она, любительница припомнить дочерям их прегрешения, никогда не поднимала тему того злополучного зимнего отдыха. Вот и забылось… А сейчас нахлынули воспоминания во всех подробностях, яркие, свежие, как ненадеванные платья, много лет пролежавшие в сундуке.

В другой половине дачки жила женщина средних лет с девочкой-подростком, теперь Ирина отчетливо вспомнила их. Женщина, безусловно, была Голубева, но тогда Ирине совсем не хотелось знать, как ее зовут. Поначалу Ирина даже понадеялась, что завяжутся приятельские отношения, которые помогут скоротать дачную скуку, тем более что дама довольно спокойно относилась к соседству с годовалым ребенком и замечания по поводу того, что Егорка кричит, плачет и топает, делала через раз. Но очень скоро надежды испарились. Нет, дама довольно охотно шла на контакт, но через пять минут общения Ирина чувствовала себя так, словно весь день разгружала мешки.

О чем бы ни начинала она говорить, все сводилось к тому, что общество больное, люди деградировали, опустились, потеряли моральные ориентиры, а из телевизора льется поток непристойностей, ведущий к растлению нации. Чтобы спасти народ, по версии Искры, следовало немедленно запретить на всякий случай все. Телевизор, книги, наука, все было лишнее и вело только к разврату. Вот раньше человек молился Богу, знал свое место и прекрасно жил. А сейчас вон ходят, стыд потеряли, у девок юбки до пупа, у парней патлы до пояса. «Я бы таких на конюшне порола», — заключала Искра Константиновна, ни секунды не сомневаясь в своем праве казнить и миловать. Запреты и молитвы были хороши, но только телесные наказания и публичные казни вели к спасению нации наикратчайшим путем. Кроме знания единственно правильной модели мироустройства, дама еще великолепно разбиралась в людях. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, кто перед ней, ведь ясно же, что образованный человек никогда не наденет ботинки с острыми носами, приличная женщина не отращивает когти, и вообще все встреченные Голубевой лица несли на себе печать глубокой умственной отсталости и нравственного падения.

Ирина очень быстро от нее устала, а вот мама частично разделяла передовые идеи соседки и общалась с ней не без удовольствия.

Хуже всего то, что она, видимо, посетовала, какая дочь у нее неумеха, и Голубева взяла за правило делать Ирине замечания по любому поводу, даже когда это ее совершенно не касалось.

Интересная штука жизнь, сколько нитей в ней переплетаются самым непредсказуемым образом, образуя непонятный и причудливый узор.

До Ирины только сейчас дошло, что соседкина девочка и была покойная Вика Ткачева, за убийство которой она сейчас судит Смульского.

Ирина сдавила кончиками пальцев виски, пытаясь вспомнить ее получше. Кажется, хорошенькая, стройненькая, с короткой стрижкой и задумчивыми карими глазами. Очень тихая, все время с книгой в руках, Ирина ее и не замечала, если бы не беспрерывные одергивания Голубевой. Только и было слышно «не горбись», «не сутулься», «как ты разговариваешь со старшими», «что за тон».

Однажды мама спросила Вику, какие книги та любит читать. Девочка начала рассказывать, и тут мама, очевидно заключившая с Искрой Константиновной соглашение по перекрестному изнурению детей, вдруг вскричала: «Господи, а что же у тебя так неаккуратно шарф повязан! Поправь скорее, а то ходишь как чумичка! Так что ты говорила, деточка?»

Девочка спокойно ответила: «Видимо, ничего интересного для вас, раз вы меня перебили».

Ирина мысленно восхитилась такой находчивостью и отвагой, а Голубева тут же выдала стандартный скандал «ах ты козявка, как ты смеешь хамить взрослым и меня позорить».

Мама была очень довольна, что познакомилась с такой достойной особой, но сливаться в экстазе новым подругам пришлось недолго. Как раз в тот год ленинградцев потрясло исчезновение Василисы Барановой, это событие долго являлось главным поводом досужих бесед. Маме хотелось верить, что девочка жива, просто увлеклась богемной жизнью, но вскоре наиграется и вернется домой, а Голубева… Так, минуточку…

От неожиданной мысли Ирина вскочила и быстро заходила по квартире, потому что на ногах ей всегда лучше думалось.

Как жаль, что нельзя позвонить маме