Падающие в небеса - Азарий Лапидус

– Здорово! Восхищаюсь вами!

– Спасибо, а я тобой!

– Мы же из одной песочницы, – с улыбкой произнес Сапожников.

– А вот это – вряд ли! Я думаю о стране, а ты о себе и своих жизненных интересах.

– Прекрати! – резко сказал Сапожников.

– Хорошо. Закончим экскурс в историю и перейдем к делу. Сейчас мы пройдем на стойки вылета, купим два билета и полетим в Нью-Йорк.

– Зачем?

– Затем, что завтра мы вместе полетим оттуда в Москву.

– А ты уверен, что я хочу лететь завтра в Москву?

– Да, потому что этого хочу я, – на последнем слове Авдеев сделал акцент, – и у тебя нет ни малейшего шанса поступить как-то по-другому. У тебя там семья, единственный сын.

Намек был настолько прозрачным, что Сапожников в ту же секунду воскликнул:

– Что с ними?

– Пока ничего, – спокойно ответил Авдеев.

– Что значит пока? – Сапожников стал судорожно набирать домашний номер, потом передумал и решил позвонить Марине на мобильный.

Находясь в Штатах, он использовал другой телефон, номер которого был известен многим его знакомым. Позвонить домой раньше Михаил Петрович не решался, боясь себя обнаружить. Сейчас же, когда конспирация потеряла всякий смысл, следовало удостовериться, что с Ильей и Мариной все в порядке.

В Москве было раннее утро, и тем не менее Марина ответила почти мгновенно. Голос ее дрожал, и Сапожников понял, что жена не спала.

– Алло, Марина, доброе утро! У вас все в порядке? – начал он без предисловий.

– Миша, ты где? – резко спросила Марина вместо ответа.

– Я в Штатах, нужно было срочно улететь.

– У нас опять плохо. За Илюшей следят, мы решили, что он не будет выходить на улицу до тех пор, пока ты не решишь эту проблему.

– Откуда ты знаешь, что за ним следят?

– Он сам заметил. Одни и те же машины ездят за ним, он записал их номера.

Сапожников посмотрел на Авдеева, тот, явно понимая, о чем идет речь, отвернулся в сторону.

– Подожди секунду, – сказал Михаил Петрович жене и зажал рукой телефон. – Ваши дела? – спросил он у Авдеева.

– Наверно.

– Что значит наверно? Отдай немедленно команду, чтобы сняли слежку за моим сыном и больше этого не делали.

– Перед посадкой в Нью-Йорке, – спокойно сказал Авдеев.

– Марина, ты меня слышишь? Все в порядке. Я думаю, что Илюша обознался, но через пару часов, когда народ проснется, я постараюсь узнать, в чем дело, и договорюсь. У него есть чем заниматься дома?

– Конечно, – уже успокаиваясь, ответила Марина.

– Ну и хорошо, пусть сегодня никуда не выходит. Я вам позвоню!

– Считаю, на этом нынешнее твое американское турне закончено, пойдем на посадку, – произнес Авдеев.

– Пойдем.

Мобильный телефон Сапожникова заиграл приятной нарастающей мелодией. На дисплее высветились цифры незнакомого номера. Авдеев машинально потянулся к телефону, зажатому в руке Сапожникова. Михаил Петрович резко отдернул руку и нажал кнопку ответа.

– Алло, Миша! Это Мотя!

От этих слов Сапожников потерял дар речи. Телефон был неплотно прислонен к уху, поэтому Авдеев услышал, кто звонит. Даже на него это произвело такое впечатление, что он застыл как столб и стоял в таком положении, не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой, хотя ему следовало остановить разговор и попытаться отобрать у Сапожникова трубку.

Первым в себя пришел Михаил Петрович. Он спросил:

– Откуда ты взял мой номер телефона?

– Ты мне сам его давал в прошлый приезд. Забыл?

– Да, но сейчас вспомнил. Слушаю тебя.

– Ты, насколько я понимаю, в Штатах?

– Да!

– В Хьюстоне?

– Да!

– Быстро. Ты хотел мне сообщить что-то важное?

Сапожников замялся. Авдеев отошел от оцепенения и готовился предпринять какие-то действия.

Мотя, как будто наблюдая в спрятанную где-то камеру за происходящем в аэропорту, спросил:

– Тебе не совсем удобно? Ты не один?

Сапожников опять ответил односложно:

– Да!

– Ну что же, тогда давай увидимся в ресторане гостиницы «Хилтон», расположенной в аэропорту. Я буду там через двадцать минут.

Сапожников посмотрел на Авдеева, мотающего из стороны в сторону головой так, что она вот-вот могла оторваться, и ответил:

– Хорошо!

– Папа, куда ты собираешься на ночь глядя? – спросила Софи.

– Коллега из Европы только что позвонил, сказал, что в Хьюстоне проездом, я и решил с ним встретиться.

Софи видела через окно кабинета отца, что он сам набирал номер телефона, поэтому ее очень удивила ложь отца.

«Может быть, это связано с работой? – предположила она. – Так ведь бывало и прежде при его встречах с секретными агентами», – но вслух спросила:

– А где вы так поздно будете встречаться?

– Он остановился в гостинице у аэропорта, точно не знаю в какой. Обещал мне перезвонить минут через пятнадцать. Я пока направляюсь в сторону аэропорта, а там подъеду к той гостинице, которую он мне назовет.

– А как зовут твоего коллегу? Я его не знаю? – неожиданно для себя спросила Софи.

– Свенсен. Бьорн Свенсен из Стокгольма. Может быть, ты его и видела раньше, он бывает практически на всех крупных симпозиумах.

Выглядело достаточно правдоподобно. Софи действительно довольно часто, когда ей позволяли дела, прилетала к отцу на симпозиумы, чтобы окунуться в лучи славы великого Липсица. Однако сейчас то, что называется женской интуицией, подсказывало Софи: отец не просто не хочет ей рассказывать истинную причину поездки – все это так или иначе связано с Михаилом Сапожниковым.

К тому же у Софи было гипертрофированно развито чувство предстоящего. Она порой сама удивлялась той легкости, с которой ей удавалось предугадывать шаги коллег или клиентов. Родительские же поступки девушка могла просчитывать еще легче, поэтому она ощутила фальшь в словах отца, и ее сердце с каждой минутой билось все более учащенно.

Отец, почувствовав неладное, быстро засобирался, поднял глаза на дочь, и в них Софи прочитала такую непоколебимую силу и твердость, знакомую ей с детства, что решила больше не задавать вопросов. Не имело ни малейшего смысла. Однако девушка не обижалась на отца: в научном мире упрямство Липсица было предметом шуток и анекдотов, но в семье, где царил дух взаимного уважения, принимались без обсуждений все его достоинства и недостатки.

В кабинет вошла Речел.