ProМетро - Олег Овчинников

Глаз раскрылся, точно раковина, сверкнув красной жемчужиной зрачка, но спустя мгновение снова захлопнулся. Из глаза брызнули слезы, лицо мутанта исказилось от боли, и, как мне показалось, распалось на две половинки. На самом деле, это просто распахнулся рот. Я понял, что окружившая меня непривычная тишина с секунды на секунду сменится своей полной противоположностью. И не ошибся.

Кричали пронзительно и страшно, одновременно от боли и от ужаса, нечеловеческим и, вместе с тем, весьма знакомым голосом. Далеко не сразу я сообразил, что кричат на два голоса. Первым был Женя, который таращился выпученными глазами на темное стекло перед собой и скрюченными пальцами водил по лицу, впиваясь ногтями в кожу, как будто пытался отделить ее от черепа. Чей голос был вторым, я затруднился бы сказать. Он смолк, едва растаяло, растворилось в темноте чудовищное изображение мутанта.

Услышав крик, Игорек под опасным углом вывернул шею, силясь заглянуть себе за спину, а Лидочка мгновенно зажмурила вечнозеленые зеркала своей души, для надежности прикрыв их ладошками.

– Кто? – глухо простонал Ларин. Одной рукой он держал себя за горло, как будто пальцами помогая словам выбираться наружу. – Кто это… было?

– Все, ребята, – очень тихо и как-то отстраненно произнес Петрович. – Похоже, приехали. Можете считать, что еще одна медаль нашла своего героя.

– Кто это был? – спросил я.

– Да так, – Петрович произвел неопределенный жест плечом, – мутота всякая. Я, если честно, только по слухам про это место знаю. Думал, что брешут. Надеялся.

И вдруг резко вышел из оцепенения. Он вскочил на ноги, с размаху ударил донышком бутылки о боковой поручень и наконец-то разродился любимым междометием. Осколки бутылки брызнули во все стороны. В руках у Петровича осталось некое подобие каменного цветка, изготовленное из подручной стеклотары.

– Па-адъем! – громко скомандовал пенсионер. – Как сказал бы светлой памяти Николай Степаныч, в пионерлагере «Сумрачный» объявляется вечерняя поверка! Вторая смена – на завтрак! – И, не увидев реакции с нашей стороны, принялся одного за другим отделять нас от насиженных мест. – Строиться, строиться! Всем отойти от левой стороны вагона! Вытянуться в цепь и глядеть в оба! Да, рожи сделайте пострашнее. Может, они еще побоятся…

Должен заметить, что на некоторых из нас действительно страшно было смотреть, на Ларина, например. Он продолжал придирчиво ощупывать свои щеки, точно слепой, побрившийся на ощупь. Несмотря на общую растерянность, я отметил тот факт, что Лида, «вытягиваясь в цепь», постаралась встать поближе ко мне, и даже испытал по этому поводу легкое удовлетворение.

Так, спокойно! Дело, похоже, серьезное. Я закрыл глаза и постарался на несколько секунд расслабиться. Привычка со времен спортивной юности, очень помогает перед спаррингом. Особенно когда заранее неизвестно, кто станет твоим противником.

Я спокоен. Я собран. Я готов.

Аминь!

Я открыл глаза. Как оказалось, очень вовремя.

Еще одно существо, щурясь от резкого света, заглядывало в вагон со стороны не видимой, но подразумеваемой платформы. Другое, но не менее уродливое. Когда оно выпрямилось и распласталось голым туловищем по стеклу, стало ясно, что данная особь относится к женскому полу. И даже более чем!

– А ну пшла, падла! – прикрикнул Петрович и попытался отпугнуть незваную гостью, постучав ладонью по стеклу. Гостья высунула длинный фиолетовый язык и попробовала облизать его ладонь. На пыльном стекле остался долгий мокрый след. – Пшла, я сказал!

– А-a – неуверенно вскрикнула Лидочка.

Существо задумчиво посмотрело на нее, склонив голову набок, облизало голое плечо и тоже сказало: «А-а», а потом: «Ы-ы», – так что мне показалось, что оно в меру способностей пытается произнести слово «пассажиры», – и с силой ударилось лбом о стекло. Я непроизвольно отшатнулся. Кто-то судорожно обхватил меня сзади руками. Кажется, Игорек.

Внезапно еще чья-то тень промелькнула за окном и наша гостья начала медленно сползать вниз, тщетно пытаясь зацепиться за что-нибудь пальцами, не нуждающимися в маникюре. Прежде чем она окончательно исчезла из поля зрения, ее лицо исказила чудовищная гримаса. Кажется, то была улыбка.

Еще какие-то тени появлялись из темноты и исчезали, не давая рассмотреть себя в подробностях, что, разумеется, было к лучшему. Тени двигались, сплетались, исчезали вновь.

– Нормально, – прокомментировал Петрович. – Промеж собой дерутся. Ничего, нам бы только десять минут продержаться…

Я машинально взглянул на часы, но увидел лишь привычное 23:28. Правда, с уже проявившимся двоеточием.

Чьи-то сощуренные глаза приникали к окну, чьи-то губы оставляли отпечатки на стекле. Чья-то широкая тень взметнулась вверх, прогрохотала по крыше вагона, оставляя в ней глубокие вмятины, и скатилась вниз, под колеса, с противоположной стороны. Чья-то рука по локоть просунулась в дыру на стекле, подвигала пальцами, нащупывая что-то, и, не нащупав, просунулась по второй локоть.

Я кинулся к ней и брезгливо поддел многосуставчатую руку носком ботинка. Рука напоролась на срез стекла, окрасилась в красное и втянулась обратно. На ее месте возникло бледное лицо очередного урода, которое сладострастно содрогнулось и слизало красное со стекла. Оранжевые губы удовлетворенно выдули розовый пузырь. Я едва сдержался, чтобы не закричать. Оказавшийся рядом Игорек обеими руками зажимал себе рот.

– Ничего, ничего, – по-отечески подбодрил нас Петрович, – еще минуток шесть-пять, а там, глядишь…

В тот же миг со страшным звоном разлетелось первое окно.

А вслед за ним и само время, которое до сих пор плелось, еле переставляя стрелки, взорвалось, закружилось стремительной спиралью и в мгновение ока трансформировалось из прошедшего в настоящее.

Окно р-р-раз-з-злетается вдр-р-ребез-з-з-ззз… Осколки еще долго звенят по полу. В дальнем конце вагона, там где Ларин и Лида. Что-то голое лезет внутрь, все покрытое буграми, со страшным гребнем вдоль черепа… Ларин держит в каждой руке по бутылке. «Фетяска» и… что-то еще. Мы пили, я помню.

Бегу к нему. Ларин держит бутылки за горлышко, словно какие-то гранаты. Как матрос на картине… Не успеваю додумать. Стоп! Взрывается внутрь второе стекло, теперь слева. Назад! «Держись! – кажется, кричу. – Дер…» По пути вижу, как чьи-то пальцы пытаются просочиться под дверь. Давлю их ногой. Пальцы убираются…

Еще двое лезут с моей стороны. Урроды! Один уже внутри. Компактное чудовище, жертва компрачикосов. Бью ногой, снова ногой, кажется, даже ниже пояса. Боксер хренов! Получай! Ого, какой легкий! Вышвыриваю в окно, прямо на второго. Так, тут пока тихо… «Держись, Женя!» – кричу. Но он уже и так справляется. Чинга обеими ногами встал на тропу войны… Ага, что, тоже ко мне? О-о, не отмыться потом! Ногой, только ногой, рука не поднимается. Такая слизь… Третье окно! Теперь и Петрович при деле. «Розочка» в правой руке так и мелькает. Кстати, уже окрасилась в положенный цвет. И где он только так налов…