Русская армия между Троцким и Сталиным - Леонид Млечин

В 1933 году после встречи со Сталиным Коллонтай записала в дневник: «В нашей работе не надо быть инициативной. Надо «проводить задания».

17 сентября 1944 года с помощью Коллонтай было подписано перемирие с Финляндией, которая вышла из войны. Это был ее последний дипломатический успех. У нее случился инсульт, после чего последовал паралич левой половины тела и воспаление легких. Но она выкарабкалась. В марте 1945-го, в семьдесят с лишним лет она вернулась в Москву и до конца жизни была советником министерства иностранных дел.

Ей была дарована милость умереть в преклонном возрасте в своей постели. Она скончалась 9 января 1952 года, не дожив двух недель до своего восьмидесятилетия, которое собиралась пышно отметить в особняке министерства иностранных дел на улице Алексея Толстого.

Александра Михайловна Коллонтай пережила своего любимого Павла Ефимовича Дыбенко на четырнадцать лет.

Когда Владимир Владимирович Маяковский описывал в знаменитой поэме «Хорошо!» события 25 октября 1917 года, то упомянул и Николая Ильича Подвойского:

На самом деле власть досталась большевикам сравнительно легко — не только в Петрограде, где они фактически вообще не встретили вооруженного сопротивления, но и в Москве, где юнкера не захотели сдаваться без боя.

Ночью 25 октября был образован Комитет по военным и морским делам в составе Крыленко, Антонова-Овсеенко и Дыбенко. Подвойский обиделся: почему его забыли? Ведь он столько работал с большевистскими организациями в армии, состоял в Петроградском военно-революционном комитете, готовившем вооруженное восстание в столице, и входил в оперативную тройку, которая 25 октября руководила взятием Зимнего дворца.

Ошибку быстро исправили. Комитет преобразовали в народный комиссариат по военным и морским делам и расширили его состав, включив Подвойского, Мехоношина, Склянского и еще нескольких человек. Николай Ильич, как наиболее склонный к аппаратной работе, оказался среди них как бы старшим.

Задача народных комиссаров состояла прежде всего в том, чтобы заставить военное ведомство, вооруженные силы в целом принять новую власть и подчиниться большевикам. Вот тут и оказался очень полезен старый друг и родственник Подвойского Михаил Сергеевич Кедров, у которого в военном министерстве оказался свой человек — генерал-лейтенант Николай Михайлович Потапов.

* * *

Потапов, сын вольноотпущенного крепостного крестьянина, окончил 1-й Московский кадетский корпус, артиллерийское училище и Академию генерального штаба. Он служил помощником военного атташе в Австро-Венгрии, двенадцать лет помогал создавать армию Черногории. В разгар войны, в 1915 году, вернулся в Россию и был назначен генерал-квартирмейстером генерального штаба. Во время Февральской революции получил повышение и стал заместителем начальника генштаба.

С Михаилом Сергеевичем Кедровым они подружились задолго до революции и были на «ты». Генерал Потапов и большевик Кедров встречались и сохраняли добрые, товарищеские отношения даже в те времена, когда Михаила Сергеевича разыскивала царская полиция.

Потапов вспоминал потом, как в конце августа 1917 года, провожая кого-то в Москву, случайно встретился с Кедровым на вокзале («Военно-исторический журнал», 1968, № 1). Михаил Сергеевич ошарашил давнего приятеля злой фразой, которая, конечно, не носила личного характера, но сильно встревожила генерала.

— Вскоре мы, большевики, выступим против Керенского, — предупредил его Кедров, — и первое, что мы сделаем, — это вдребезги разобьем ваш генеральный штаб.

— За что же это? — удивился Потапов.

— За то, что ваша контрразведка занимается политическим сыском и после июльского выступления арестовала целый ряд наших товарищей.

— Категорически заявляю, — ответил Потапов, — что наша контрразведка, которая наряду с другими отделами подчинена мне, политическим сыском не занимается и никакого участия в аресте ваших товарищей не принимала.

Вообще она ни в какую политику не вмешивается, а борется исключительно с военным шпионажем.

— Однако же во всех газетах сообщалось, что аресты были произведены именно контрразведкой, — возразил Кедров.

— Совершенно верно. Но в газетах шла речь не о нашей военной контрразведке, а об органе, который под тем же названием создало у себя министерство юстиции. Тот орган действительно занимается политическим сыском.

Главное управление генерального штаба, рассказал раздосадованный Потапов, уже не один раз протестовало против такого злоупотребления названием военного органа. По инициативе генерального штаба было даже направлено специальное письмо за подписью военного министра на имя председателя Совета министров с просьбой отменить неуместно присвоенное сыскному органу военное название.

— Если нужны для подтверждения моих слов документальные доказательства, — предложил генерал, — то я с полной готовностью предоставлю их: приходи ко мне на службу с кем-либо из твоих влиятельных товарищей, и я ознакомлю вас обоих со всей перепиской по этому поводу.

Через день Кедров привел к Потапову Николая Ильича Подвойского. Беседа продолжалась более двух часов. Этот разговор решил судьбу генерала Потапова.

В результате генеральный штаб и пальцем не пошевелил, чтобы спасти Временное правительство и помешать большевикам взять власть. 25 октября 1917 года генеральный штаб и военное министерство вели себя так, словно политические баталии их вовсе не касаются, соблюдали удивительный для военных людей нейтралитет.

После Октябрьской революции сотрудники многих министерств разбежались или саботировали новую власть. «Ярким исключением из этого, — с гордостью писал Потапов, — явилось царское Военное министерство, где работа после Октябрьской революции не прерывалась ни на минуту…»

Военное министерство не руководило боевыми действиями — это была задача Ставки верховного главнокомандования. Министерство занималось обучением и отправкой на фронт подкреплений, обеспечением действующей армии вооружением, боеприпасами, продовольствием, лошадьми и фуражом.

«Гладким переходом к работе с большевиками, — писал Потапов, — царское Военное министерство было в большой степени обязано тому такту, который был проявлен тогдашним председателем Петроградского военно-революционного комитета, ставшим потом народным комиссаром по военным делам, Николаем Ильичом Подвойским».

27 октября Николай Крыленко приехал в здание военного министерства на Мойку, 67. Отдал свой первый приказ: