На поверхности - Серена Акероид

Но усталость, которую я чувствовала, не имела никакого отношения к моей тренировке. Она исходила из глубины моей души.

Замерев на тротуаре, я сделала глубокий вдох и заставила себя двигаться. Проходя мимо, я не смотрела на Адама, словно его не было, но он не был настолько добрым, чтобы притвориться, что мы не ходим с ним по одной и той же земле.

— Тея? — Он схватил меня за руку.

— Не называй меня так, — выплюнула я, выдернув руку из его хватки.

Адам отшатнулся назад, словно я дала ему пощечину, и боже, я хотела это сделать. Но тогда я была бы не лучше своего отца, не так ли?

Было ли насилие у меня в крови? Или это желание возникло оттого, что Адам был мне так чертовски нужен?

В любом случае, этому не было оправданий.

Возможно, из-за этой бредовой логики мой отец поступал так со мной и мамой.

Застыв на месте и отказываясь реагировать, я просто стояла, словно была роботом.

— Теодозия, — прохрипел Адам. — Что произошло? Ты в порядке?

— Я не в порядке. — Не думаю, что когда-нибудь у меня снова будет все хорошо.

— Что случилось? Ты была в порядке до этого. Счастлива. Я имею в виду, ты же выиграла все соревнования. Как обычно, — прошептал он печально, и я бросила на него презрительный взгляд.

— Ты разочарован тем, что я выиграла или тем, что была счастлива? — резко спросила я, и от меня не ускользнуло то, что впервые за два года мы с ним были наедине.

Мария производила впечатление осьминога. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так цеплялся за мужчину. Черт, это было чудом, что она позволила Адаму куда-то выйти одному.

Клянусь, в тех редких случаях, когда мы сталкивались в доме его родителей, я видела, как она провожала его до туалета.

Вероятно, знание того, что я училась с ним в одной и той же школе, что мы были с ним в одной команде и вместе путешествовали по стране, останавливаясь в одних и тех же отелях, под одной крышей, убивало ее… Но до этого Адам никогда не пытался говорить со мной, а я никогда не пыталась говорить с ним.

Иногда я не была уверена, стоит ли мне это делать. Если бы я боролась за него — да, но в данном случае борьбы за мужчину другой женщины не было. Адам сам решил свою судьбу, когда прошептал «Согласен» той, кто не был мной.

— Тея, я… скучаю по тебе.

— Ты женился на ней, — прорычала я, и меня снова захлестнула волна эмоций. — Тыне имеешь права скучать по мне.

Его рот сжался, и на секунду я подумал, что Адам собирается уйти, но он этого не сделал.

Словно из ниоткуда возникла его рука. Я даже не подумала дернуться — это был Адам, черт подери, — когда он, обхватив мой затылок, буквально втянул меня в себя и, взяв за шею, приблизил мое лицо в плотную к своему. Не успела я опомниться, как была прижата к стене, а его рот оказался на моем.

Это был не первый наш поцелуй, но это был первый настоящий поцелуй.

Подумав о том, какими мы были целомудренными, я задалась вопросом, почему. Почему он был так осторожен со мной, никогда не давил, никогда не подталкивал к тому, к чему я, возможно, была не готова.

У нас были легкие поцелуи в губы, объятия. Мы часами обнимались в «Хоквейле», я знала его запах так же хорошо, как свой собственный, и чувствовала, как начинает стучать его сердце, когда я делала что-то смелое, например, прижималась губами к его подбородку или ниже, к горлу.

Но этот поцелуй не был похож на те, которые были у нас раньше.

Он был полон отчаяния и такой безысходности, что мои глаза наполнились слезами, когда я их закрыла.

Я должна была оттолкнуть Адама, не позволять ему меня целовать, тогда как он не был моим.

Но на вкус он был моим.

Он чувствовался моим.

Черт, он был моим.

Наши языки сплелись, годы страданий и страсти разожгли огонь, который, уверена, никогда не угаснет. Из меня вырвался стон. Одновременно из груди Адама раздалось глубокое и хриплое рычание, отозвавшееся вибрацией на наших языках, что только подпитало наш поцелуй.

Его твердое по сравнению с моим тело было таким подтянутым и сильным от всех его тренировок, что он чувствовался в моих руках как рай. Я не могла удержать себя от того, чтобы выгнув спину не прижаться к нему грудью, желая большего. Желая почувствовать всего его целиком.

Его эрекция не стала для меня неожиданностью. Я знала, что буду мокрой, знала и гордилась этим.

Возбуждение Адама было моим.

Так же, как мое было его.

Мои бедра подались ему навстречу, его толстая длина давила на плоть, которая тосковала по нему годами.

Это было постыдно, неприлично, но мне было наплевать на Марию. Я помнила о ней, она никогда не давала забыть о себе. Но я поцеловала Адама, несмотря на то, что он был женат. Я поцеловала его, зная, что это плохо.

И я не остановилась.

Мои руки инстинктивно опустились на его задницу, а ногти глубоко вонзились в нее, когда я подтянула Адама ближе к себе.

Я чувствовала себя как в лихорадке, словно могу умереть в этом огне, если он не даст того, что мне нужно, чтобы погасить пламя.

Внезапно Адам отступил, и я простонала его имя, но он не остыл. Он не мог. Я чувствовала его нужду, знала, что она была такой же яростной, как моя, если не больше.

Его рот прижался к моему горлу, и он сильно втянул в себя нежную кожу, затем пройдясь по ней языком, успокаивая.

— Снимите номер!

Эти слова заставили нас обоих остановиться, тяжело дыша друг напротив друга, тогда мы поняли, что только что произошло и где.

Посмотрев через его плечо, я попыталась найти взглядом того, кто это сказал.

— Это чужой, — облегченно вздохнула я, увидев, что этот человек не из нашей команды по плаванию.

— Меня это не волнует, — пробормотал Адам, прижавшись ко мне лбом.

— Тебя должно, — возразила я.

— Нет. Ненавижу ее, — прошептал он. — Она мне отвратительна.

— Ты женат на ней, — напомнила я, но на этот раз в моих словах не было яда.

— Ты зайдешь в мой номер? — спросил он.

— Зачем?

— Нам нужно поговорить.

— Это не так. Разговоры — это последнее, о чем ты думаешь. — Качнув бедрами, я с шипением выпустила воздух, почувствовав его член, упирающийся мне в живот.

— Я не собираюсь лгать. Ты нужна мне, Тея. Блядь, как же ты мне нужна! — Адам яростно сжал меня в объятиях. — Но нам нужно поговорить. Я должен сказать тебе…

— Что последние два года ты не хотел разговаривать со мной?

— Было многое поставлено на карту.