Желтый Ангус - Александр Чанцев

Если тут и должен быть какой-то смысл, то мне не выучить язык, на котором о нем говорят.

Кто-то ищет нянь, я – сиделку.

Весна машет потерянными детскими варежками. Снова хочется сбежать с уроков в парк.

Подделка рая хуже имитации ада.

Подступы к настоящему раю как узнать? Там будет табличка «по дорожкам не ходить!»

В России лучшие ремейки «Процесса»/«Замка» – «Приглашение на казнь» Набокова и «Очередь» Однобибла, – потому что «мы рождены, чтобы Кафку сделать былью»?).

В детстве ты мечтал стать дальнобойщиком, чтобы везде путешествовать. А стал тем, кто направляет потоки фур. Тот, у кого власть, всегда несвободен.

Голое платье лжи.

Земля – небо мертвых («Заххок» В. Медведева). Ад – наш рай. И все т. д.

«Я неизбежно являюсь атеистом той частью своей души, которая не приготовлена для Бога. Из людей, чья сверхъестественная часть души не пробуждена, правы атеисты, а верующие не правы». Была ли Симона Вейль аскетом или экзальтатом? Ее тетради писались для себя (из них уже в чистом виде в статьи), публикации (перед отъездом в Америку оставила другу с инструкциями) или среднее? Среднее – это то новое, то, как манифестируется человек в XX веке. Написал и опять ошибся…

Невысохшие чернила распускающихся листьев.

Чем ближе к современности, тем больше слов нужно учителям, чтобы донести что-то. Тома, передачи, лекции. Иисус – несколько прилюдных разговоров. Будда – несколько фраз ученикам (и то принц Гаутама был разговорчивее просветленного Будды). Зороастр – почти ничего. Изначальная мудрость, которая больше слов? Или нынешний шум, который не перекричать?

Танец мотылька и солнца ход – две подписи под удостоверением времени.

После детства я ни разу счастлив не был. Костры амбиций были. Успехи, сейчас уже не греющие, тоже. А счастья не было.

Умерли прадеды. Умер дед и бабушка. Родители. Но кто так решил, что за них всех должен остаться я один? Я могу достичь очень многого, но простоты их добра – никогда.

Изморось завязывается каплей росы, расцветает солнцем, окукливается пустотой дня, хоронится под пологом вечера. Кто не спрятался, я не виноват.

Всякая жизнь забудется, как сон. Жизнь известных – как кем-то пересказанный.

«Подлинное открытие заключается в том, что, когда захочешь, обретаешь способность перестать философствовать» (Витгенштейн. Философские исследования). И обрести (не «приобрести»!) ее сложнее.

Легче всего принять буддизм с его избавлением от страстей, утратой Я, растворением в нирване. Хотя бы потому, что сон – это единственное спасение уже сейчас.

Что мы увидим в самом конце, когда все снимут маски, смоют грим, отыграют роли? Пустоту в костюме Арлекина?

Трудно умирать только за одного себя.

А ведь вполне веселая штука, если бы не жизнь.

Не очень играла в куклы в детстве, но играет сейчас в ребенка.

Святителю Павлину Ноланскому в VI веке приснился ангел, издававший звуки с помощью колокольчиков. Проснувшись, епископ сравнил увиденные во сне колокольчики с одноименными цветами, которые и стали прообразом современных колоколов. Так просто. И так прекрасно все – от звука растений до сна павлина.

Федоровское воскрешение мертвых и Роза мира – самые гуманные и человечные учения, человечнее христианства, добрее любви.

Советско-японский винтажный sci-fi «Садовник».

Кажется, как и отчеты либералов о разговорах с народом в такси, комментарии к клипам Летова уже выделились в отдельный жанр. (Все сводится к политике, но к политике сводится – не все.)

Привыкай не к миру, а к тому, что он станет тебе абсолютно чужим.

Отрезать от себя куски других людей, из-under my skin.

斜陽 (перевод с воображаемого японского)

I thought of going to Kamakura

Just to see that empty beach of Enoshima

And our many years before laughter

Being washed away by the sun. You bet! Of course.

But hey, no! Kids emerge from the right

Two boys and a girl, playing and laughing and making noise almost equal to that of the ocean

As they pass by me

Trying not to drop their badminton, a big yellow ball and some other toys of the name I can’t even imagine

They run forward.

Smoking is strictly prohibited on the beach by the law of the Kamakura town council, please, use the designated area!

Вышел и состарился.

Поводок еще так действует. Убивать, зачеркивать, но не отпускать до конца.

С жизнью еще можно смириться, со смертью – никак.

То, что нас не убивает, делает сильней? И мертвей. Потому что жизнь – в слабости живет.

«Как напоминают нам вампиры, поцелуй воплощает в себе первичное желание пожрать другого, наполнить плотью другого пустоты, оставленные в теле скорбью и меланхолией – но также и сексуальным желанием». Драган Куюнджич. Кинотаф: кинематограф как вампир.

Каждый день стукаться головой о Дамоклов меч. Каждый день мое сизифство – нарастить чуть сдернутую кожу, а в кошмарах и мыслях бессонницы сдирать шрам, раскровыривать болячку, все дальше запутываясь в нитках швов.

Жизнь – одиночная камера с неопределенной датой казни.

С целями, но не целеустремленный.

Даже пятница – и то в кредит.

В утреннем парке старушке на лавочке женщина-проповедница читает Библию. На одиноких мысочках к Богу.

Засыпая, скатываю одеяло рядом с собой и обнимаю его. Привычка больше тебя или меньше.

Бабушка лежит целый день, ибо с трудом может даже сесть. Я лежу, потому что смысла так мало. Мы всегда с ней были ближе всего в семье, которой уже нет.

«Искусство, с каким иероглиф срисовывает положение вещей, невероятно сложно, не проще вещества, к которому оно льнет, и по-человечески невозможно извлечь из иероглифа правила этого искусства; но что “дело обстоит именно так”, не надо долго догадываться, это в иероглифе кричит. Как именно “вот так”? Здесь сразу становится трудно или даже, как в непрочитываемых шведских наскальных иероглифических рисунках, невозможно объяснить способ перерисовывания, но неопределимая определенность этого “именно так” становится оттого лишь более манящей». Бибихин, «Витгенштейн: смена аспекта».

А минет она делала, будто зубами пиво открывала.

Каждую ночь под скальпелем бессонницы. Без хлороформа от дня.