Флейта гамельнского крысолова - Мария Спасская

– Проходите, присаживайтесь, – скупо обронил он. И, чуть помедлив, добавил: – Вы по какому делу?

Худенький и узкоплечий в затянутой ремнем гимнастерке, видный деятель советских спецслужб был совсем не страшный, он походил на постаревшего мальчика, и приободрившийся Аркадий заговорил:

– Считаю своим долгом, товарищ Рокий, рассказать о тайной организации, готовящей государственный переворот.

Откинувшись на спинку стула, комиссар госбезопасности почесал скулу и с любопытством взглянул на посетителя.

– Я только что из Политехнического музея, прослушал лекцию некоего доцента Марченко, а после лекции подошел к нему перекинуться парой слов. Из разговора понял, что готовится заговор.

– И что же вам Марченко сообщил о заговоре?

– Ну, как сказать… Он рассказал про некий доминатон и пригласил меня в свой тайный кружок…

– Напишите обо всем подробно.

Протянув Аркаше перо и бумагу, Рокий поднялся из-за стола, одернул портупею, проговорив:

– Вы пишите, как все было, я скоро вернусь.

На секунду задумавшись, как лучше сформулировать ускользающую мысль, Аркадий покусал кончик ручки и принялся строчить.

Когда в начале мая двадцать первого года постановлением Малого Совнаркома создавалась советская криптографическая служба, никто не мог представить, что начальник новой структуры – Специального отдела – Родион Иванович Рокий развернется так широко. Помимо трех шифровальных отделов, занимающихся непосредственно установкой прослушивающего оборудования везде, где только можно, и дешифровкой полученных сведений, неугомонный комиссар создал еще четыре отделения, занимающихся далекими от криптографии проблемами.

И если первое, пятое и шестое отделения занимались делами хоть и секретными, но вполне обыденными, такими, как изготовление конспиративных документов, наблюдение за всеми государственными учреждениями, партийными и общественными организациями по сохранению государственной тайны, то седьмое отделение было особенным. Оно ведало исследованием химических веществ, изготовлением ядов, разработкой разнообразных рецептов для самых неожиданных целей, а также экспертизой почерков и специальным фотографированием.

В это отделение входили люди странные, обладающие уникальными навыками и имеющие необыкновенные способности. Заместитель Родиона Ивановича по научной работе старый большевик Николай Воловик был как раз таким человеком. Он возглавлял подразделение, занимавшееся в структуре Спецотдела особенно закрытыми исследованиями. Круг вопросов, изучающихся лабораторией Воловика, был необыкновенно широк – от изобретения специальных приспособлений, связанных с радиошпионажем, до исследования гипнотического воздействия на мозг человека. Также Воловика интересовали изучение земного магнетизма и передача мысли на расстоянии.

Аркадий еще писал, когда распахнулась дверь, и в кабинет вошел Родион Иванович в сопровождении невысокого приземистого человека с обширной лысиной на идеально круглой голове.

– Закончили, Аркадий Борисович? – осведомился хозяин кабинета, протягивая руку и забирая написанное. – Давайте сюда. Познакомьтесь, это товарищ Воловик. Он задаст вам несколько вопросов.

Рокий кивнул круглоголовому спутнику и, прежде чем углубиться в чтение, распорядился:

– Приступайте, Николай Александрович.

Круглоголовый взялся за спинку стоящего в углу кабинета стула, развернул его сиденьем к себе и, оседлав, точно коня, впился глазами в лицо Аркадия.

– Расскажите все, что знаете о Марченко, – глухим голосом проговорил он.

– Да ничего я о нем не знаю, – быстро ответил Аркадий, интуитивно отводя глаза и испытывая непонятную тревогу. – Видел один раз в Политехническом, на лекции.

Аркадием овладело непреодолимое желание посмотреть в лицо собеседника, и он, мучительно борясь с соблазном и заставляя себя не смотреть, все-таки поднял глаза на Воловика. Сколько он просидел, глядя на лысого коротышку, Аркадий не знал, но в какой-то момент поймал себя на том, что, увязая языком в словах, с трудом добавляет:

– Раньше я с ним не встречался, но думаю, что в гибели моей невесты виновен именно Марченко.

Голос свой Аркадий оценил, как расплывчатый и гулкий, словно разносимый эхом под высокими каменными сводами, хотя потолок в помещении был невысок. Лицо собеседника плыло и кружилось, точно так же, как и обстановка кабинета. Аркадий замолчал, рассматривая крупный нос и неподвижные губы Воловика, при этом отчетливо слыша его звучащий в голове голос.

– Почему вы так решили?

– Моя невеста состояла в тайном обществе, куда ее заманил Марченко. Я подошел к нему, чтобы показать рисунок, а он сказал, что это доминатон.

– Откуда у вас рисунок доминатона?

На Аркашу накатил новый приступ честности и он, торопясь и опасаясь, что его перебьют раньше, чем он успеет закончить, сбивчиво заговорил:

– Серебряную флейту попросил сберечь игумен Соловецкого монастыря. И муж моей сестры, Всеволод Корниевский, отправившийся в монастырь с экспедицией от Третьяковской галереи, выполнил его просьбу.

– Где доминатон теперь?

– У нас дома.

– У вас был обыск, ничего не нашли.

– Я помогу, я знаю, я сам его спрятал! – с подобострастной радостью вызвался Аркадий, не замечая слов об обыске.

Вскочив со стула, художник выбежал прочь из кабинета, даже не подумав спросить у Рокия разрешение уйти. Тот снял телефонную трубку, и, дождавшись, когда за посетителем захлопнется дверь, крутанул ручку аппарата и скупо обронил:

– Проходная? Это Рокий. От меня вышел Аркадий Вольский. Без отмеченного пропуска. Не задерживать. Пропустить.

А в голове у Аркаши продолжал звучать наставительный голос Воловика, хотя рядом никого не было.

– Доминатон нужно привезти в дачный поселок Кучино и передать лично мне в руки. И чем скорее вы это сделаете, Аркадий Борисович, тем лучше для вас.

– Да-да, конечно, – с безумным видом бормотал юноша, расталкивая гуляющую по Чистопрудному бульвару публику и спеша домой, чтобы как можно скорее исполнить распоряжение коротышки.

Ворвавшись в квартиру, он чуть не сбил с ног идущую по коридору пьяную Глафиру, которая, увидев Аркадия, скривила юное потасканное лицо и заревела, сквозь слезы выдавливая из себя:

– Боженьки мои! Аркади-и-ий Борисович! Горе-то какоое! Всех, всех забрали! И батюшку, и сестрицу, и мужа ее! И даже мальчонку хворого! Перерыли всю комнату, должно быть, искали чего. У Бориса Палыча сердце не выдержало, он упал прямо в коридоре. А Мариночку и Всеволода Григорьевича бить начали еще в комнате, я слышала, Дениска ваш кричал: «Не бейте маму и папу!» А потом их всех посадили в воронок и увезли на Лубянку-у-у.