Сто Тысяч Королевств - Н. К. Джемисин

Хотя… нет. Острия стрел и копий метили в мое сердце. На Нахадота они оружие не наставляли.

Я выступила вперед и заслонила Нахадота — а то мало ли что. Ну и чтобы показать, что я пришла с миром. Первые слова на родном языке дались мне почему-то нелегко.

— Рада видеть тебя, капитан Имиан.

— Я тебя не знаю, — резко ответила она.

Я едва сдержала улыбку. Девочками мы чего только не вытворяли, а вот поди ж ты, прошли годы — и как она предана своему делу. Как и я, впрочем.

— Когда ты в первый раз меня увидела, то чуть со смеху не померла, — сказала я. — Я пыталась отрастить волосы, чтобы больше походить на маму. Но ты сказала, что моя шевелюра похожа на курчавый древесный мох.

Имиан прищурилась. Она заплела свои волосы — длинные и, как у настоящей дарре, прямые — в практичные косички и закрутила в пучок на затылке.

— Что ты делаешь здесь, женщина, если ты Йейнэ-энну?

— Ты же знаешь, я больше не энну, — проговорила я. — Жрецы Итемпаса объявляли это целую неделю, через глашатаев и с помощью магии. Даже на Дальнем Севере уже должны знать об этом.

Направленная на меня стрела задрожала и медленно-медленно опустилась. Остальные стражи последовали примеру Имиан. А она посмотрела на Нахадота. Потом снова на меня. И тут я почувствовала, что ей не по себе.

— А как ты объяснишь это?

— Ты знаешь, кто я, — проговорил Нахадот на нашем языке.

Никто даже не дернулся от звука его голоса. Даррские стражники чересчур хорошо вышколены для такого. Но я видела, как люди растерянно переглянулись. Лицо Нахадота, как я слишком поздно заметила, снова поплыло, черты текуче изменялись в свете факелов. Ну да, конечно, вокруг так много смертных, и каждому надо понравиться…

Имиан пришла в себя первой.

— Лорд Нахадот, — сказала она наконец. — Добро пожаловать обратно.

Обратно? Я вытаращилась — сначала на нее, потом на Нахадота. И услышала знакомый голос — меня тепло приветствовали. С облегчением я выпустила между зубов воздух — надо же, а ведь я не чувствовала, что так напряжена.

— Воистину, мы рады вас видеть, — сказала бабушка.

Она спустилась по невысокой лестнице, ведущей в жилые покои Сар-энна-нем. Стражи расступались перед низенькой пожилой женщиной в ночной рубашке — правда, кинжал она на пояс привесить не забыла, это я тоже заметила. И хотя бабушку отличало хрупкое телосложение, которое я, увы, унаследовала, она излучала внутреннюю силу. Ее хотелось беспрекословно слушаться — всегда.

Она кивнула мне, когда я подошла.

— Йейнэ. Я очень скучала по тебе, но не настолько — ты быстро вернулась.

Она коротко взглянула на Нахадота, потом снова посмотрела на меня:

— Пойдем.

Вот и все приветственные церемонии. Она пошла к обрамленному колоннами входу, и я двинулась было вслед за ней, но тут заговорил Нахадот.

— В этой части света утро наступает быстрее, — сказал он. — У вас есть час. Не более.

Я развернулась — это что еще за новости? В смысле, не только про час времени, но и…

— А ты что же, не идешь с нами?

— Нет.

И он пошел прочь — на край двора. Стража разбегалась у него с дороги с таким проворством, что впору было засмеяться. Но как-то не хотелось.

Я посмотрела ему вслед, а потом пошла за бабушкой.

* * *

Мне тут вспомнилась другая сказка — из тех, что рассказывали в детстве.

Говорят, Ночной хозяин не умеет плакать. Никто не знает, отчего так, ибо среди множества даров, какими Вихрь одарил самого темного из своих сынов, способности проливать слезы нет.

А вот Блистательный Итемпас может плакать. В легендах рассказывается, что Его слезы — это дождик, который иногда капает с безоблачного неба при свете солнца. Я, правда, легенде этой никогда не доверяла — уж больно часто тогда Итемпас плачет. Энефа Хозяйка Земли могла плакать. Ее слезы — это желтый жгучий дождь, который изливается на мир после извержения вулкана. Такой дождь до сих пор время от времени где-нибудь выпадает — тогда погибает урожай и воды становятся горьки. Но теперь это ничего особенного не значит.

Нахадот Ночной Хозяин — первородный из Трех. Прежде чем Вихрь породил других, он несчитанные эоны оставался единственным живым существом во всей вселенной. Возможно, поэтому он и не умеет плакать. Наверное, когда ты настолько одинок, понимаешь, что лить слезы — бесполезно.

* * *

Сар-энна-нем некогда был храмом. Через главный вход человек попадает в просторный зал со множеством арок и бесчисленными колоннами, вырубленными из цельного камня. Все это мой народ построил задолго до того, как амн одарили нас такими благами цивилизации, как письменность или часовой механизм. Раньше мы довольствовались собственными умениями. А храмы, которые мы возводили, дабы почтить богов, выглядели весьма величественно.

После Войны богов мои предки поступили так, как должно. В Сар-энна-нем заложили кирпичом Сумеречное и Лунное окна — а ведь они славились своей небывалой красотой. Оставили лишь Солнечное. К югу от прежнего храма поставили новый, не оскверненный поклонением прежним божествам, — там люди приходили молиться Итемпасу, и только Ему. Тот новый храм и стал центром паломничества и поклонения. Сар-энна-нем превратился всего лишь в дом правительства. Там собирался наш Совет воинов, и я, как энну, правила именно оттуда. Святость давно выветрилась из этого старинного здания.

Зал пустовал — еще бы, в такой поздний час. Бабушка отвела меня к возвышению, на котором днем заседал — на толстых тканых коврах — Совет воинов. Она опустилась на пол, я села напротив.

— Ты потерпела поражение? — спросила она без обиняков.

— Пока нет, — честно ответила я. — Но оно неминуемо. Вопрос лишь во времени.

— Объяснись.

И я все рассказала. Правда, я умолчала о некоторых вещах. Например, о том, как несколько часов проплакала в комнатах матери. Я не упомянула о своих опасных мыслях по поводу Нахадота. И я ни словом не обмолвилась о живущих во мне двух душах.

А когда я закончила рассказывать, она вздохнула — и только этим выдала, насколько расстроена и озабочена.

— Киннет всегда считала, что Декарта слишком любит ее, чтобы причинить вред тебе. Не могу сказать, что мне она нравилась, но со временем я научилась признавать за ней правоту. Как она могла настолько ошибиться?

— Я не уверена, что она ошибалась, — тихо проговорила я.

И подумала о том, что сказал о Декарте и об убийстве моей матери Нахадот. «Думаешь, Йейнэ, это Декарта ее убил?..»

Я ведь говорила с ним. Он говорил о матери, а я смотрела в его глаза. Неужели человек, подобный ему, способен убить того, кто ему так дорог?

— Что мама сказала тебе, Беба? — спросила я. — Почему она оставила семью?