Сыскная одиссея - Иван Погонин

— Господи! Это какой-то бред. При чем здесь убийство Тименевых?

Сидевший за столом и все это время молчавший Алинский смертельно побледнел.

— Не могу знать. Приказ начальства произвести обыск. Желаете кого-нибудь пригласить понятыми, или нам самим искать? — сказал Слепнев.

Надежда Ивановна опустилась в кресло. Ей сделалось дурно. Елизавета поспешила налить из стоявшего на столе графина воды и подала стакан матери. Ее руки тоже тряслись.

— Господа, что вы собираетесь искать? — наконец-то подал голос Алинский.

— Тут указано: предметы, добытые преступным путем или имеющие на себе следы преступления. Окровавленную одежду, например, деньги и тому подобное, — пояснил Слепнев.

Алинский буквально затрясся:

— С чего вы взяли, что все это можно найти в нашем доме?

— Всеволод Андреевич, не горячитесь, — попытался Слепнев успокоить Алинского. — Я же сказал: мы мало чего знаем. Господин судебный следователь мне приказал, я с чинами полиции исполняю. У вас будет возможность с ним объясниться. А пока извольте соблюдать предусмотренные законом формальности. Добровольно выдать ничего не желаете?

— У нас ничего из того, что вы ищете, нет.

— Значит, не желаете. Тогда вынужден приступить к обыску. Осип Григорьевич, распорядитесь насчет понятых.

Искали недолго. В стоявшей в сенях корзине с грязным бельем, приготовленным для прачки, городовой Петрухин нашел манишку с бурыми пятнами, похожими на кровь.

— Ваша? — спросил Слепнев, предъявив находку Алинскому.

— Нет, не моя.

— А откуда же она здесь взялась?

— Понятия не имею. У меня другие манишки. Не так давно я купил две, одну действительно вчера бросил в грязное белье, а вторая должна быть на месте. Мама!

— Да, да. — Надежда Ивановна подошла к стоявшему в спальне сына комоду и выдвинула второй сверху ящик. Вот. — Она достала манишку.

Тараканов кивнул Петрухину. Тот прошел в сени, принес корзину в гостиную и вывалил ее содержимое на пол. Среди сорочек и другого нижнего белья нашлась и вторая манишка.

— Разберемся, — сказал Слепнев. — Всеволод Андреевич, вам надобно одеться и проехать с нами.

Вразумительного ответа о том, откуда у него окровавленная манишка, Алинский дать так и не смог. Извозчик его и вживую уверенно опознал. Когда следователь спросил Всеволода Андреевича о том, что он делал глубокой ночью на Миллионной, Алинский заявил, что более ни на какие вопросы отвечать не будет. Покачав головой, Иван Ильич выписал постановление об избрании в отношении потомственного дворянина Тульской губернии Всеволода Андреевича Алинского, двадцати пяти лет, меры пресечения способов уклонения от следствия и суда в виде взятия под стражу. Алинского отправили в тюремный замок. Иван Ильич поздравил себя, Слепнева и чинов сыскной полиции с успешным открытием дела. Для Михаила Алексеевича он обязался испрашивать награду. Слепнев зарделся.

Надзиратель Моисеев опоздал к началу вечерних занятий, а когда пришел, сразу же проследовал в кабинет начальника.

— Беда, ваше благородие. Митрошка Веневский со своей кодлой гранд учинить вздумали.

— Где?

— Да рядом с нами, на Технической, на галантерейную лавку Бредихина налететь хотят.

— А когда?

— В том-то и дело, что прямо сейчас. Мне верный человек сообщил.

— Зови всех ко мне!

Если Чулково было самым бандитским районом города, то Веневский тракт — самой бандитской улицей Чулково. Здешние обитатели держали в страхе всю округу. На этой улице чужому прохожему появляться было опасно даже днем. Сюда боялся сунуться и местный пристав. Когда какой-нибудь неосторожный пешеход забредал на тракт, его непременно останавливали и требовали «подорожную». Если человек платил, его отпускали, если ерепенился — не только раздевали до исподнего, но еще и награждали увесистыми тумаками. Все веневские мужчины от пяти до девяноста пяти лет были связаны между собой круговой порукой и стояли друг за друга горой. Как-то хозяин одного из чулковских трактиров дал подзатыльник за нерадение своему ученику — веневскому мальчишке. Вечером в трактир явилось человек двадцать взрослых парней с кольями и цепями, разгромили все заведение, побили, не разбирая, всех, кто там находился, и обязали хозяина выплатить мальчишке штраф за притеснения.

Глубокой осенью, когда все Чулково утопало в грязи и темени и молодежь не могла до самых заморозков ходить в город гулять: далеко, темно, холодно и грязно, — местные обитатели веселились дома. В домах устраивались вечеринки, к тому же осень была свадебным сезоном. Гармошка, пляски, игра в фанты, карты, водка, удар от нее в голову и прижимка девиц в темных сенях. Через неделю, глядишь, новая свадьба. Маленькая изба, дешевый свадебный обед, водка, молодые под образами, молодцы и барышни вдоль стен, у двери потный гармонист, посередине комнаты танцующие. Веневцы эти мероприятия старались не пропускать. Они вламывались в дома, били и разгоняли гостей, сжирали и выпивали все приготовленное и, напившись, наевшись, уходили. Чулковские обыватели стонали под веневским игом так, как их предки под татаро-монгольским.

Продолжалось все это до одна тысяча девятисотого года, когда в Чулково назначили нового пристава — отставного штабс-ротмистра Лаврова. Первую неделю своей службы Лавров осматривал свои новые владения, беседовал с жителями, крутил свои кавалерийские усы и разрабатывал диспозицию. Со второй начал действовать.

Кроме жалования Лавров имел солидный собственный капитал, поэтому от подношений местного купечества зависел мало. Первым делом он обязал околоточных строго следить за соблюдением домовладельцами и содержателями заведений требований обязательных постановлений. Служба у околоточных теперь начиналась в шесть утра — с проверки добротности очистки выгребных ям и поливки улиц. Трактиры и прочие питейные заведения теперь должны были открываться и закрываться в строго установленные часы, за этим тоже следили околоточные. Если пристав, совершая внезапную ночную инспекцию, обнаруживал открытым трактир или ренсковый погреб, то на его владельца тут же составлялся протокол, а околоточный подвергался взысканию, а при повторении подобного — увольнялся. Ночные проверки стали ежедневными. Пристав сманил к себе на службу городовыми нескольких уволенных в запас унтер-офицеров-кавалеристов, отличавшихся могучей силой и огромным ростом, на свой счет купил им лошадей и носился с ними по всей части, нещадно стегая плетками всякого показавшегося на улице в не урочное время обывателя. Особенно он усердствовал на Веневском тракте. Узнав об обычае веневцев приходить непрошеными гостями на свадьбы, пристав поступил следующим образом: он обязал всех настоятелей чулковских церквей докладывать ему о предстоящих бракосочетаниях. Выждав пару часов от начала свадебного пира, пристав являлся на торжество вместе со своими «опричниками», и если заставал в избе веневцев, то учинял над ними самую жестокую расправу. Иной раз доходило и до сломанных ребер, а уж носы ломались без счета. Но странное дело, никто из пострадавших на пристава не жаловался. Через год Чулково преобразилось. Веневцы приутихли, на свадьбах народ стал веселиться безбоязненно. Питейные заведения больше по ночам не торговали, помойные ямы опорожнялись исправно, воздух в части сделался чище. На улицах загорелись фонари, некоторые из улиц даже замостили. Количество преступлений, особенно «пьяных», в части резко сократилось. Народ вздохнул с облегчением.