Кто придет меня убить? - Анна Малышева

Визажистка испуганно ретировалась, и Олеся подняла залитое слезами лицо, глядя на него… Тогда-то он и снял ее. И еще раз снял, и еще… Ей уже было все равно, она просто сидела на стуле, скрючив под ним ноги, нелепо свесив руки между голых коленей, и плача горькими слезами…

– Ну вот, это другое дело… – задумчиво говорил он назавтра, рассматривая готовые фотографии. – Ты просто великолепна! Тебе вообще не нужна косметика. Смотри, какое у тебя естественное лицо.

Олеся вовсе не была уверена, что косметика ей не нужна. Белесые ресницы, бледные губы – что могло быть ужасней?! Но Саша настаивал на том, чтобы ее больше не красили, ни капли косметики! И она позировала перед камерой совершенно равнодушная к исходу дела, уже разочаровавшись в результате, больше не думая, хорошо или плохо она выглядит, потому что заранее была уверена, что выглядит ужасно. Но фотографии ее поражали. Это она, Олеся? Нет, совсем незнакомое бледное лицо, равнодушные глаза с поволокой какой-то замороженной грусти, не фигура – легкий набросок фигуры и длинные светлые волосы, легкой волной летящие вслед за нею…

– Я тут сама на себя не похожа, – заметила она робко, когда порт-фолио был совершенно готов. – Не понимаю, кому это может нравиться?

– От тебя и не требуется, чтобы ты понимала, – грубовато ответил Саша. С моделями он иногда позволял себе более вольный тон, во время работы мог даже наорать, отпустить пару матерных слов. – Подожди немного, ты еще увидишь небо в алмазах….

Я твой порт-фолио кое-кому покажу. Скоро будет один веселенький конкурс, победительница поедет в Париж по контракту с одной фирмой…

– Я – в Париж? – недоверчиво возразила она. – Что вы! Кроме меня не найдется, что ли?!

– Твое дело готовиться, – ответил он. – Прекращай жрать что попало, купи себе витамины, и ни в коем случае не пользуйся мылом!

Из-за мыла у них были большие ссоры поначалу.

Он увидел, как Олеся смывала грим с помощью куска обычного туалетного мыла, и просто озверел… Никого поблизости не было, и он дал ей по затылку ладонью, так что она чуть не стукнулась головой о раковину… Олеся, потрясенная, ослепшая от едкой пены таращила на него глаза, не понимая, как обходительный, вежливый, всегда сдержанный с другими женщинами Саша мог сделать такое по отношению к ней?

А он кричал:

– Идиотка, неужели ты не понимаешь, что губишь кожу?! Ты бы ее еще кирпичом натерла! Ты вообще-то знаешь, что на свете есть косметическое молочко и тоник?! Как я тебя снимать буду?! И что мне за дубина досталась?!

Тогда Олеся не заплакала, но эта грубая забота ей даже понравилась. Разумеется, удар по затылку был лишним, но она и это простила Саше. Она уже прощала ему все: крики на съемке и резкие толчки, когда она не могла встать как надо… Не прощала она только его любезные разговоры с другими женщинами.

«Относится ко мне как к шлюхе какой-то… – удрученно размышляла она, возвращаясь домой. – Ни во что не ставит!» Ей казалось, что отношения наладятся, когда будут получаться удачные фотографии, но сколько она ни старалась – получалось все хуже и хуже… И только после того, как она разревелась, после того как совсем перестала думать, как выглядит, после того как махнула на все рукой, что-то стало получаться…

Работа над фотографиями была закончена. По логике событий, после этого Олесе должны были предложить участие в каком-то проекте, в показе моделей, по крайней мере, иметь ее в виду. Но никаких приглашений не последовало. Это ее убило. Не то чтобы она страстно стремилась занять высокое положение в мире моды, нет! Главным было то, что теперь ей было вовсе не обязательно видеться с Сашей, слушать его наставления, позировать ему, наблюдать потом, как совершается чудо – возникает странное, отрешенное лицо на его фотографиях – лицо не Олеси, а какой-то Снегурочки из сказки… Снегурочка теперь жила в альбоме, а Олеся – в своей прежней жизни. Она все еще работала по ночам, просыпалась в общей комнате от звука включенного телевизора, помогала братьям готовить уроки, ходила по магазинам, обсчитывала покупателей в своем магазине… И все яснее понимала, что этой жизнью жить больше не сможет, что она изменилась… Саша звонил ей почти ежедневно, справлялся о здоровье, о ее форме, предупреждал, что скоро продвинет ее в одном проекте…

– Я имею тебя в виду! – сказал он как-то. – Тебя никто не будет раскручивать, конкуренция слишком большая, моделей сколько угодно… Но ты мне нужна.

Олеся задала ему вопрос:

– Почему же я выиграла на конкурсе фотографий, раз конкуренция была такая жесткая? – И выяснилось, что выиграла благодаря Саше, что его слово было решающим и если бы не он – она могла бы быть самой Клаудией Шиффер, но на нее никто бы не обратил внимания. «Ты мне нужна!» – эти его слова ласкали ей сердце, подавали слабую надежду, что эта история не закончилась, едва начавшись, что она еще не потеряла его окончательно. Да, она уже теряла его, и снова находила, когда он ей звонил, и снова теряла ночью, когда воображала его в постели с женой, в машине с сыном, на работе с шикарными дамочками…

А она была где-то на заднем плане – просто лицо в альбоме, который он забрал себе, просто не накрашенное лицо Снегурочки.

И наконец он сказал ей по телефону:

– Приезжай в центр, мы поговорим. Теперь можно кое-что сделать.

Она собралась за пять минут – больше ей не потребовалось, потому что она давно уже продумала свой туалет для встречи с ним до последних мелочей. Этот летний день был прохладным, она надела шорты, обтягивающую белую кофточку, блестящий клеенчатый плащ, слегка накрасила ресницы и губы, хотя знала" что он этого не любит…

– Больше всего на свете мне нравятся абсолютно не накрашенные девушки, – говаривал он на съемках. – И упаси Боже – никакой химии на волосах!

Химия меня просто убивает. – И окружающие бабенки при этом смущенно хихикали, поджимая густо накрашенные губы. А Олеся серьезно моргала белыми ресницами и смотрела в объектив его камеры.

Она приехала на указанное им место – начало Тверского бульвара, сразу узнала его машину. Он сидел за рулем, просматривал какой-то каталог. Увидев ее, открыл дверцу, и Олеся забралась внутрь… Почувствовала запах его духов, и колени у нее слегка задрожали.

– Замерзла? – спросил он, быстро прикоснувшись губами к ее щеке. Этот жест ничего не значил, так было принято здороваться в его среде.

– Нет… – пробормотала она, преданно глядя на него. – Зачем вы меня звали?

– Ну, во-первых, давай на «ты», – заявил он, включая зажигание и выруливая с бровки тротуара. – А во-вторых… Олеся, скажи – ты со мной?

– Что? – не поняла она. Ей сперва показалось, что он спрашивает ее о том, о чем она думала не переставая, и чуть не сказала: «Да, я вас люблю». Но тут же поняла, что он имел в виду нечто другое.

– Скоро будет тот самый конкурс, про который я тебе рассказывал, – продолжал он, не замечая ее замешательства. – Приедет жюри из Парижа, представители фирмы, число участниц будет ограниченным… Вот я тебя и спрашиваю. Ты со мной или нет?