Тайна семи звезд - Митрополит Иларион

Никоном. А они были соседями не только по храму, но и по месту жительства. Тесная квартирка священника находилась прямо при Софийском соборе. Возле священнического дома был небольшой участок с сараями и огородами. А дальше «вплотную к огородам примыкал большой архиерейский сад… где иногда прогуливался архиерей, живший тут же, только в особых палатах».

Младший сын отца Тихона, которому суждено будет стать самым известным из всех Шаламовых, родился в 1907 году. Он был пятым ребенком в семье. При крещении он был назван Варлаамом в честь преподобного Варлаама Хутынского, в день памяти которого родился. Мать хотела назвать его Александром, но воле отца противиться не могла. Впоследствии, при получении аттестата зрелости, Варлаам уберет одну букву в своем имени и станет Варламом.

В «Четвертой Вологде» он подробно описывает и характер своего отца, и его образ жизни, и особенности его быта.

Отец любил красиво одеваться: «Зимой он ходил в дорогой бобровой шапке, в хорьковой шубе с широким воротником морского бобра, в шелковой щегольской рясе. Все это было пошито в столицах у модных портных… Серая шляпа, вроде котелка, самого дорогого качества, уверенно сидела на уверенно посаженной, коротко подстриженной голове… Камилавки — служебный церковный головной убор отца — всегда были высшего качества и всегда свои. В церкви для службы даются и казенные камилавки — но камилавки с другого человека, со следами чьей-то чужой головы внутри — этого бы отец не перенес. Обувь — щегольские полусапожки с резинкой, тщательно начищенные».

Будучи со времен службы на Аляске последовательным трезвенником, отец не допускал употребление алкоголя в семье. Он принимал активное участие в деятельности Вологодского общества борьбы с пьянством и в 1911 издал брошюру «Грозная опасность» о вреде алкоголизма.

Самым страшным грехом он считал антисемитизм. Водил сына к синагоге и объяснял, «что это дом, где молятся люди другой веры, что синагога — это та же церковь, что Бог — один». Позволял сыну приглашать в дом только товарищей-евреев.

В семье отец полностью доминировал: «С мамой моей отец никогда и ни в чем, даже в мелочах, не считался — все в семье делалось по его капризу, по его воле и по его мерке».

Мать, страдавшая избыточной полнотой от тяжелого сердечного недуга, выполняла роль домохозяйки. За стол она вообще не садилась. Завтракали, обедали, полдничали и ужинали только отец с детьми. Она же готовила, подавала, убирала со стола, мыла посуду, потом снова готовила. Даже хлеб ежедневно пекла сама: отец требовал, чтобы хлеб был домашний и всегда свежий; на стол он подавался теплым.

За годы пребывания в Америке он собрал большую этнографическую коллекцию, которая включала «индейские стрелы, алеутские топоры, культовые предметы эскимосов и алеутов — маски шаманов и орудия еды, моржовый клык во всем его желтоватом блеске», а также сувениры и фотографии. Эта коллекция располагалась в стеклянном шкафу и служила постоянным источником для воспоминаний, которыми священник делился с детьми и гостями.

Будучи, по словам сына, «позитивистом до мозга костей», отец Тихон «был человек абсолютно мирской, никаких потусторонних интересов не было у него». Свободное время он посвящал не богословию и не художественной литературе, а животноводству, огородничеству, охоте и плаванию. К этим занятиям он пристрастился на Аляске, не оставлял их и в Вологде.

Простые рыболовные лодки священник превращал в охотничьи, для чего надо было нарастить их борта: «Этой работой отец занимался всегда сам, выполняя ее в высшей степени эффектно и уверенно. Столярный верстак становился поперек двора, отец взмахивал рубанком, и сотворение лодки начиналось. Собирались зеваки, а также жаждущие инструктажа, и отец под взмах рубанка, срезающего легкие осиновые стружки, читал соответствующую лекцию о новом способе наращения бортов, которому он выучился или в юности в Усть-Сысольске, или почерпнул у алеутов на острове Кадьяк, либо вычитал из книжки и сейчас хочет попробовать… Помимо прямого паблисити — поп с рубанком — было еще удовлетворение жажды физических движений — чисто спортивная форма отца. Давал примеры сыновьям, учил друзей техническим приемам стружки».

Из троих сыновей священника Тихона Шаламова ни один не пошел по его стопам.

Старший, Валерий, родившийся еще до отъезда на Аляску, по словам младшего, «был ничтожеством. Отец совершенно подчинил его волю своей». Валерий окончил Вологодскую семинарию, но отец заставил его поступить в военную школу, а по ее окончании уйти на фронт. Неудачно женившись, Валерий в годы революции бросил Красную армию, из-за чего всю последующую жизнь прожил под подозрением в неблагонадежности. Его «делали осведомителем, унижали, топтали, и подняться он уже не мог». От своего отца он отрекся.

Сергей, родившийся на Аляске, был любимым сыном. В Вологде его знали все, потому что он был главным организатором катания с ледяной горки — самого популярного развлечения горожан в зимнее время. Летом же он плавал по реке на большой скорости, вызывая у жителей восхищение. Но главной его страстью была охота: «брат дышал охотой, вся жизнь была подчинена охотничьему ритму, начиная с ранней-ранней весны, с половодья, где в топях брат убивал уток во время перелетов».

В 1917 году Сергей пошел добровольцем в действующую армию, а в 1920-м был убит разрывом гранаты. Отец сам ездил за его телом, проплакал над ним всю ночь, сам хоронил его. На могиле его поставили не крест, а красную звезду.

Третий сын, Варлам, оказался самым живучим. Ему суждено будет пройти через страшный опыт сталинских лагерей и дожить до 1982 года. Его биография хорошо известна, и пересказывать ее нет необходимости. Но один вопрос мы не можем не задать: почему сын священника еще в детстве потерял веру и никогда, даже в Колымских лагерях, к ней не вернулся? И это при том, что на всю жизнь сохранил уважение к верующим: «Более достойных людей, чем религиозники, в лагерях я не видел. Растление охватило души всех, и только религиозники держались».

Ответ на вопрос о потере веры кроется в противоречивой личности его отца — священника Тихона Шаламова. Блестящий проповедник, воспитавший в православной вере десятки, если не сотни алеутских и креольских детей, он оказался неспособен передать веру собственным сыновьям. Человек, писавший катехизические поучения и проповеди для жителей Аляски, не смог своим детям привить любовь к вере и Церкви. «На всех церковных службах отец выглядел самым красивым, самым картинным во всяком случае», — пишет Шаламов. Но подлинную красоту богослужения за внешним лоском отцовских облачений его дети разглядеть не могли.

В традиционной священнической семье день, как правило, начинается и заканчивается общей молитвой. В этой молитве