Остров - Олдос Хаксли

— Лучшая команда получает приз? — полюбопытствовал Уилл.

— Это не соревнование, а скорее — испытание, — ответил Виджайя.

— Испытание, — пояснил доктор Роберт, — которое представляет собой первую ступень посвящения, перехода из детства в мир взрослых. Это испытание помогает лучше понять мир, в котором предстоит жить, осознать всегдашнее присутствие смерти, изменчивую сущность бытия. За испытанием последует откровение. Через несколько минут этим мальчикам и девочкам предстоит впервые испытать воздействие мокша-препарата. Они примут его все вместе, а затем состоится религиозная церемония в храме.

— Что-то вроде конфирмации?

— Нет, это больше, чем плетение благочестивых словес. Благодаря мокша-препарату, они на опыте постигнут реальность.

— Реальность? — Уилл покачал головой. — Существует ли она? Желал бы я в это верить.

— А от вас и не требуется верить в реальность, — возразил доктор Роберт. — Реальность — это не предположение, а состояние бытия. Мы не обучаем наших детей символам веры и не стараемся тронуть их души, прибегая к эмоционально нагруженной символике. Когда приближается пора ознакомить их с глубинами религиозного опыта, мы посылаем их карабкаться на скалы, а затем даем четыреста миллиграммов препарата. Непосредственно пережитый образ реальности способствует углубленному пониманию того, что есть что.

— И не забывайте пресловутую проблему власти, — вставил Виджайя. — Скалолазание связано с прикладной этикой; оно помогает предотвратить притеснение ближних.

— Словом, отцу моему следовало стать не только лесорубом, но и альпинистом, — заметил Уилл.

— Можно над этим смеяться, — с улыбкой проговорил Виджайя, — но факты свидетельствуют о том, что рецепт действен. Да-да. Благодаря альпинизму мне удалось подняться над множеством искушений, толкавших меня помыкать ближними; и подниматься было нелегко, — добавил он, — потому как человек я довольно тяжелый, и вниз меня тянуло с большой силой.

— Но здесь может быть один подвох, — возразил Уилл, — карабкаясь вверх, дабы избежать искушений, можно сорваться и... — Вдруг вспомнив о том, что случилось с Дугалдом Макфэйлом, он осекся.

Доктор Роберт продолжил за него фразу.

— Сорваться и разбиться, — сказал он тихо. — Дугалд поднимался один, — добавил он, — никто не знает, что произошло. Тело нашли только на следующий день.

Воцарилось долгое молчание.

— И вы до сих пор уверены, что это правильная затея? — спросил Уилл, указывая бамбуковым посохом на крошечные фигурки, старательно карабкающиеся по отвесной скале.

— Да, до сих пор, — ответил доктор Роберт.

— Но бедная Сьюзила...

— Да, бедная Сьюзила, — повторил доктор Роберт, — и бедные дети, бедная Лакшми, бедный я. Но если бы для Дугалда не сделалось привычным рисковать своей жизнью, то всех нас пришлось бы жалеть по другим причинам. Лучше рисковать своей жизнью, чем убивать других людей или просто делать их несчастными. Мучить их оттого, что вы по природе агрессивны, но слишком предусмотрительны или невежественны, чтобы преодолеть агрессию, взбираясь по отвесной стене над пропастью. А теперь, — продолжил он другим тоном, — мне хотелось бы познакомить вас с окружающим ландшафтом.

— А я пойду побеседую с теми юношами и девушками, — сказал Виджайя и направился к подножию красных утесов.

Оставив Муругана с его научной фантастикой, Уилл проследовал за доктором Робертом через поддерживаемые колоннами ворота по широкой каменной площадке к храму. В дальнем конце площадки находился скромный павильон с куполом. Войдя туда, они приблизились к большому незастекленному окну и выглянули наружу. К горизонту, подобно сплошной стене из нефрита или лазурита, поднималось море. На тысячу футов вниз тянулась зеленая полоса джунглей. За джунглями громоздились уступы и ступенчато поднимались вверх бесчисленные поля, складываясь в огромную лестницу — дело рук человеческих, — к подножию которой примыкала обширная равнина: на дальнем ее конце, меж огородами и окаймленным пальмами прибоем, простирался город. Отсюда, с высоты, он был виден во всей своей блистающей полноте и походил на крошечное изображение города в средневековом часослове.

— Это Шивапурам, — сказал доктор Роберт. — А вон те здания на холме за рекой — большой буддистский храм. Построен несколько ранее, чем Боробудур; скульптура прекрасна, как и все, созданное в Дальней Индии.

Они помолчали.

— В этом летнем домике, — продолжил свой рассказ доктор Роберт, — мы обычно устраивали пикники в дождливую погоду. Никогда не забуду, как Дугалд (ему было тогда около десяти) залез на подоконник и застыл на одной ножке, как танцующий Шива. Бедная Лакшми, она чуть с ума не сошла. Но Дугалд был прирожденным верхолазом. Отчего происшествие выглядит еще более загадочным.

Доктор покачал головой; они вновь немного помолчали.

— Последний раз мы приезжали, — сказал он, — восемь или девять месяцев назад. Дугалд был еще жив, и Лакшми не так слаба, чтобы провести денек с внуками. Дугалд вновь проделал этот номер с Шивой, для Тома Кришны и Мэри Сароджини. Стоя на одной ноге, он так быстро вращал руками, что казалось — их у него четыре.

Доктор Роберт замолчал. Подняв с пола чешуйку извести, он выбросил ее в окно:

— Вниз, вниз, вниз... Пустота. Pascal avait son gouffre[28]. Странно, что символ смерти в то же самое время может быть символом рассвета, символом жизни. — Неожиданно лицо его просветлело. — Видите вон того сокола?

— Сокола?

Доктор Роберт указал туда, где, на полпути меж птичьим гнездом и темной крышей леса, на недвижных крыльях лениво описывала круг кажущаяся крохотной коричневая птица, славящаяся своим быстрым полетом и разбойничьим нравом.

— Я вспомнил одно стихотворение, которое старый раджа написал об этом пейзаже.

Доктор Роберт, помолчав, стал читать:

Высоко-высоко,

Где Шива танцует над миром,

Что здесь делаю я?

Ты спросишь — но кто даст ответ?

Только ястреб, дарящий внизу,

И стрижей черные стрелы:

Их крик

Серебряной проволокой

Небо пронзает.

Как далеко от раскаленных равнин,

Ты скажешь с укором, как далеко от людей!

И все же как близко! Ибо меж небом в облаках

И морем, нежданно зримое,

Я читаю сияние их тайны — и своей.

— Тайна эта, насколько я понимаю, вот эта пустота.

— Или то, что она символизирует — Природу Будды за нашим вечным умиранием. Что напоминает мне... — Он поглядел на часы.

— Каково наше следующее мероприятие? — полюбопытствовал Уилл, выходя за доктором Робертом на солнцепек.