Опрокинутый горизонт - Марк Леви

– N407LH, повторите, – попросил диспетчер.

Тишина.

– Ноябрь Четыре Ноль Семь Лима Гектор? – повторил диспетчер.

Ничего.

Голос командира экипажа «Аэробуса», подлетавшего к аэропорту Логан, сообщил:

– ВА203 – диспетчерскому пункту: он сообщал о намерении сесть на воду у Плежэ-Бей.

Диспетчер немедленно запустил спасательную операцию. Борт N407LH пропал с экранов радаров.

* * *

Пожарные машины под завывание сирен мчались по Бродвею.

Две минуты назад сторож катка «Мерфи» набрал 911. На пляж прямо перед катком рухнул вертолет, он все видел – устрашающее зрелище… Сначала он услышал шум мотора: вертолет летел слишком низко. Сторож, невзирая на погоду, вышел посмотреть, что происходит. Буря швыряла машину из стороны в сторону, луч ее прожектора беспорядочно метался и ослепил сторожа. Вертолет завис над заливом, как будто пилот задумал сесть на воду, а потом вдруг клюнул носом, завалился на бок и камнем упал вниз. Волна тут же вынесла его на песок.

Сторож не рискнул подойти, опасаясь взрыва. Оператор экстренной службы сказал, что он правильно поступил, оставшись на удалении, потому что помощь была уже в пути.

* * *

Что с руками? Они целы?

Было холодно, она ничего не слышала, только испытывала невыносимую боль и старалась не шевелить пальцами.

Вокруг все пылало, она разглядела за красным барьером силуэты и удивилась: что нужно человеку в странном одеянии, приближающемуся к ней? Может, это кто-то из ее поклонников? Но почему тогда он так сурово на нее смотрит? Он спрашивал, как ее зовут, но она не сказала, потому что не знала ответа. Думала только о том, что ее череп будто распирает изнутри. Наверное, обо что-то стукнулась, но как, обо что? Где она, кто эти суетящиеся вокруг нее люди? Красный занавес почернел, она испытала приступ тошноты и рухнула в бездонную пропасть.

* * *

Фюзеляж лежал, задрав кверху шасси. Хвостовая балка от удара переломилась, задний винт утонул, но кабина осталась на суше.

Пилот погиб на месте: у него под ногами разлетелся вдребезги посадочный иллюминатор и осколки нанесли ему несовместимые с жизнью ранения.

Теперь пожарные резали обшивку в надежде извлечь наружу пассажирку, сидевшую в задней части кабины. У нее на лбу, у корней волос, алел длинный порез. Лицо было залито кровью, она была без сознания, но жива.

Освободив Мелли из стального плена, пожарные уложили ее на матрас из шариков, принимающий форму тела, затем заключающий тело в защитный корсет.

Мелли погрузили в машину «скорой помощи» и повезли в городскую больницу.

Ее уже вкатывали в операционную, когда медсестра открыла сумочку, найденную спасателями в вертолете, и обнаружила там документы на имя Мелоди Барнетт. Это имя было ей смутно знакомо. Она показала документы коллеге, и та поручила охране не пускать в корпус журналистов и фотографов.

Спустя полчаса Гарольду Барнетту сообщили, что его дочь попала в авиакатастрофу. Прогноз был неутешителен.

16

Вот уже шестнадцать недель Мелли оставалась в искусственной коме. Лет тридцать назад из такого глубокого и долгого забытья она бы уже не вышла. Двадцать лет назад она не выжила бы с такими травмами.

Ей заново собрали грудную клетку, берцовые кости срослись благодаря штырям, искусственные почки и селезенка, заменившие ее собственные, разорвавшиеся от удара, работали как часы, о чем свидетельствовали ежедневные анализы крови. К концу недели врачам предстояло наложить на поврежденные ткани последние слои клеток эпителия, культура которых уже созрела. Шрам на лбу почти полностью рассосался.

Последняя электроэнцефалограмма обнадеживала. Трансплантат в теменной доле мозга прижился, от отека в передней доле почти ничего не осталось. При сохранении той же скорости восстановления мозга уже через месяц можно было рассчитывать на возвращение сознания.

Бригада врачей надеется на успех, заверил главный врач.

Гарольд и Бетси Барнетты считали дни до пробуждения дочери и ее возвращения в семейное поместье Уэстон, где ее выздоровление, несомненно, ускорилось бы.

После трагического происшествия они поселились в апартаментах роскошного отеля в центре города. Бетси сновала между Нью-Йорком, где находилась редакция ее архитектурного журнала, и Бостоном. Гарольд перевел своих ближайших сотрудников в бостонский филиал, откуда он теперь управлял своими инвестиционными фондами.

По четвергам в конце дня Гарольд и Бетси встречались в помещении для посетителей больницы «Лонгвью» и вместе ждали разговора с врачом Мелли.

На сей раз он, как всегда, явился с планшетом под мышкой, сел за стол из искусственного палисандра, достал из кармана халата стилус и вывел на экран еженедельное медицинское заключение.

– Опять цифры и заумные термины! – нетерпеливо произнес Гарольд. – Ох уж этот ваш врачебный жаргон! Все это очень мило, но меня интересует одно: я хочу знать, когда нам отдадут нашу дочь!

– Вы задаете мне этот вопрос со дня ее госпитализации, мистер Барнетт, – сказал врач со вздохом.

– С тех пор прошло четыре месяца! Кажется, излишне об этом напоминать.

– Как и мне напоминать вам о серьезности состояния мисс Барнетт при поступлении к нам. То, чего мы достигли, – настоящее волшебство! Ваша дочь чудом выжила, а теперь надо запастись терпением.

– Никакого чуда, моя дочь – человек-таран, как все Барнетты!

– Гарольд, неужели мы должны раз за разом терпеть твои авторитарные замашки? Если бы ты был снисходительнее с Мелли, до этого не дошло бы.

– С ней я никогда не был властным, только требовательным – ради ее же блага! – рассердился Гарольд.

– Если бы ты не заставлял ее столько выступать… – вздохнула Бетси.

– Будет вам. Это несчастный случай, такое могло бы произойти и при других обстоятельствах, – попытался унять их врач. – Я понимаю вашу боль, мадам, и ваше нетерпение, сэр, но вы оба можете быть уверены: ваша дочь получает здесь самый лучший уход. Прогресс очевиден. Не сомневаюсь, что уже через месяц смогу разрешить перевести ее в Центр «Лонгвью».

– Знаю, я уже сто раз вас об этом спрашивала. И все же: она страдает? Что она чувствует в данный момент? – спросила Бетси со слезами на глазах.

– Ваша дочь в глубокой коме, мадам. Она ничего не чувствует.

То и другое было чистой правдой.

В физиологическом смысле Мелли была жива, но ее мозг был полностью лишен сознания.

Спустя месяц «скорая» доставила Мелли, за которой присматривал анестезиолог, в клинику в дальнем пригороде.

* * *

Небо затянуло тучами. Лужайки брошенных домов заросли сорняками. На вечернем ветру скрипели качели в безлюдном парке. Витрины давно закрытых лавок были крест-накрест заколочены досками.