Тайная страсть Гойи - Екатерина Лесина

— Если память не изменяет, кладбище было где-то рядом…

Оно пряталось за очередным холмом. И почти терялось под сенью вековых деревьев. Кладбище выглядело старым, если не древним, и развалины церкви лишь усугубляли ощущение этой древности.

— Эй! — Макс перескочил через разваленную стену и Алине руку подал. — Есть тут кто?

— Чего орешь?

Зойка сидела на лавочке, положив ноги на кладбищенскую оградку.

— Долгонько ж он вас мурыжил, — сказала она, потягиваясь. — Я и придремать успела… Ну чего, дядя, договоримся? Я тебе про Райку рассказываю, а ты меня увозишь.

— Куда?

— А какая на хрен разница?

Теперь она скинула маску благочестия, и Алина поежилась: молоденькие девушки не должны быть такими… Она не сумела подобрать слова.

— Мне вот большая. — Макс нависал над лавочкой и покосившимися памятниками. — Ты, деточка, несовершеннолетняя. И надо думать, поедешь не к тетке своей. К кому? К приятелям? К любовнику?

— Дядя, а тебе что за забота?

— Не хочу брать грех на душу.

— Ага… Значится, и тебе мозги промыть успели. Ну тогда вали…

— Предлагаю другую сделку. — Макс вытащил бумажник.

— И на кой мне тут деньги?

— Тут они не нужны. — Он извлек две купюры по сто долларов. — Но ты же вроде не круглая дура. Понимаешь, что здесь ты временно. В любом случае после восемнадцати никто не имеет права тебя задерживать.

— Ага… — Зойка сплюнула, всем своим видом показывая, где видела премудрые советы. Но взгляда от купюр не отвела.

— Тогда и уедешь, — продолжил Макс. — Но хорошо, если уедешь не с пустыми руками. Думаю, у тебя есть захоронка где-нибудь тут…

Отвечать Зойка не стала.

— Ну, как знаешь. — Макс убрал деньги в бумажник. — Счастливо оставаться.

— Погоди, дядя. — Она все же не выдержала. — Пятьсот.

— А не жирно будет?

— В самый раз. Тебе ж интересно, кто Раечку ухайдокал?

— Что?

— А то ты не знал! Ага, это Лаврентий пусть всем втирает, что она сама померла. Только я знаю, здоровая она была. И на сердце никогда не жаловалась. И вообще, вкалывала, что… Эта гостья ей отраву сунула. Но если еще чего знать хочешь, плати.

Зойка протянула руку и выразительно пошевелила пальчиками.

— Пятьсот, — повторила она. И Макс безропотно отсчитал купюры, которые исчезли под подолом черного платья.

— Сядь куда-нибудь…

— Куда?

— А хоть туда. — Зойка показала на обвалившийся памятник. — А то ж я девушка честная, раз уплочено, то и отработаю…

Алине почудилось, что сейчас Зойка намекала вовсе не на рассказ. И будь Макс один, предложение прозвучало бы куда как откровенней.

Конечно, почудилось.

Зоя ведь ребенок… Просто ребенок, что бы она о себе ни думала.

Попав в школу, Зойка по первости буянить пробовала. Дурой была, не понимала, что тут до ее истерик никому дела нету. Матушка лишь головой качает, батюшка хмурится и очередной урок дает. Урок — это вовсе даже не география с историей, хотя школьную программу тут вбивали крепко, а работа, которую надлежало выполнить.

Откажешься?

Сиди голодная. А то и вовсе в погребе. В погреб Зоя за драку попала. Попыталась одной козе борзой показать, чего стоит… Вот вместе с тою козой в погреб и угодили. У той-то ума не прибыло, а вот Зоя — дело иное. Она ж не дура полная, просекла, что радости от такой жизни нету. И смотаться не выйдет. А значит, надобно приспосабливаться. Вона, как иные в любимчиках у Лаврентия ходят. Глазки опустят. Скользят, что тени. Говорят шепоточком. Все такие благостные, что прям тошнит, зато им и работенка полегче, небось иголкою в канву тыкать — это не за свиньями навоз убирать. И за стол они первыми. И на выходные в город вывозят, стало быть, на экскурсии…

В городе смотаться-то легче. Небось там собаки не помогут.

Зойка и принялась исполнять задуманное.

Перестала огрызаться. Смирилась и с распорядком, который был зверским, один подъем в половине шестого чего стоит! И учиться пыталась, хотя учеба в голову ну никак не лезла. Отвыкла голова от учебы… А главное, прикипела Зойка к матушке Раисе. Та-то мнила, что всех насквозь видит, понимает, и к новеньким липла со страшною силой. Придет бывало, на тот же скотный двор, и начинает рассказывать про жизнь свою нелегкую.

Да какое дело было Зойке до ее жизни!

Ну гуляла… Все бабы — шалавы, мамка это не чинясь говорила. Другое дело, что мужики — кобели… И при ином раскладе Зойка к Лаврентию бы подкатила, но тут было ясно, что Лавруша — на всю голову стукнутый. Святоша. Его не раз и не два пытались соблазнить, и заканчивалось это плачевно. А вот Райка с ее зудом воспитательским — дело иное.

Разговорчики?

Зойка послушает. Небось корона не свалится. И посочувствует. И вздохнет где надо. И вовсе слезу пустит, как оно положено. И Райка быстренько прониклась. Зойку перевели со скотного двора церковь убирать, а там и в доме помогать. Невесело оно, конечно, на чужую тетю горбатишься. Сама-то Райка на лавку взопрется и Писание читает, а Зойка раком пол дерет. И ладно б пылесос имелся или еще чего, нет, все ручками… и подметать, и мыть, и стирать. Райка же только языком мелет.

Поневоле Зойка начала к разговорчикам прислушиваться. Воспринимала она Раису навроде радио, которое бухтит себе и бухтит.

В молодые годочки Райка сама на панели подрабатывала, да не одна, а с подруженьками. И вроде как не просто на панели, а в конторе элитной, которая девок папикам состоятельным поставляла. В такую бы и Зойке попасть… Она бы точно не растерялась, подцепила себе папика. А там бы, глядишь, и замуж выскочила. Жила б принцессою…

У Райки не вышло.

На наркоту подсела. Так ведь сама дура… Одно дело — травкой баловаться, травка — это ж ерунда, все знают, а вот колеса или там игла — дело иное. Мысли свои Зойка при себе держала, только кивала старательно. И молитвы зубрила, чтоб показать, до чего она перевоспиталась.

Правда, Лаврентий не спешил верить и отпускать.

Даже письмо слезливое покаянное, тетке написанное, — всем письма вменялось писать еженедельно — не дало ему проникнуться. Только скупо похвалил Зою, мол, встала она на путь исправления.

Козел!

Как бы там ни было, но при матушке Раисе, а точнее при хозяйстве ее, Зойка обосновалась прочно. Потому и видела, и слышала много больше моралей с исповедями.

Например, телефонные разговоры. Телефон в доме имелся древний, и запирали его, чтоб, значит, ни у кого искушения не возникло воспользоваться. Будто бы Зойке было кому звонить. Ну да не о том разговор. В тот день Зойка в подполе сидела, перебирала овощи. Грязная работенка, мерзкая, главное, что перчатки-то ей выдали, да только драные. И кофтейку, чтоб совсем не околела. А то в подполе дубак дубаком, а овощей, что морковки, что свеклы, что картошки — горы целые. И Раиса нудит, мол, дары божьи. Сама бы и шла перебирать. Но нет, ноги у нее болят, спускаться и то не стала. Спровадила Зойку, фонарь зажгла, а сама, стало быть, молиться пошла. Ага… Ну, Зойка и возилась, что ей делать? Сиди и ковыряйся, хорошую морковку в деревянный короб, плохую — в ведро, которое потом свиньям на корм пойдет. А как ведро наберется, то и вытаскивай, волоки… Но это даже хорошо, хоть воздуха глотнуть можно свежего. И погреться минутку-другую. Вот потому Зойка в подвал возвращаться и не спешила.